Жестокие игры
Шрифт:
— Так, — угрюмо подтвердил Кудрявцев.
— Но сейчас нам доподлинно известно, что за созданием этого самого Совета и всем прочим стоит никто иной, а именно — Виктор Ильич Сосновский. А уж его-то трудно обвинить в симпатиях к нашей с вами, Роман Данилович, Родине. Или я не прав? Если я не прав, то пусть старшие товарищи меня поправят.
Но Кудрявцев ничего не ответил. Лишь тяжело вздохнул и посмотрел на меня больными глазами.
— Сергей Иванович, у вас не найдется сигареты? А то мои сигары остались в чемодане.
— Я
— Спасибо!
Я достал пачку «Явы», протянул Кудрявцеву. Он взял пачку, достал сигарету, закурил, криво усмехнувшись. сказал:
— Несолидно, знаете ли, генералу курить подобные сигареты. Неудобно.
— Неудобно штаны через голову надевать, — достал из загашника одну из самых дебильных шуток. — Меня они вполне устраивают, И какая разница — генерал ты или мошенник, лишь бы человек был хороший. Верно?
— Верно, — грустно улыбнулся Кудрявцев.
Оне — не состоявшийся правитель Всея Сибири, великий комбинатор и самый удачливый мошенник нашего времени, были седни не в настроении. И настроение это им испортил ни я — ваш покорный слуга. Нет. Его им испортил черненький и маленький бес, послушник самого сатаны, шустро бегающий по планете на своих коротких ножках и спешащий наделать как можно больше мерзостей, чтобы выслужиться перед хозяином. Именно он им и испортил натроение.
Кудрявцев докурил сигарету. Погасил в пепельнице окурок. Вновь тяжело вздохнул и, глядя в окно, задумчиво проговорил:
— Может быть, вы действительно правы?
— В чем, Роман Антонович?
— Я имею в виду этот Космический разум и все прочеее.
— Не могу, к сожалению, предъявить вам вещественное доказательство, но можете поверить мне на слово.
— Если это так, то вы правы — будещее за вами.
— А я о чем вам битый час толкую. А вам, Роман Данилович, самое время позаботиться о спасении своей души.
— Да ну вас, — отмахнулся от меня Кудрявцев. — Что у вас за манера такая — все превращать в шутку.
— Но на этот раз я не шучу, а говорю совершенно серьезно.
— А можно я сам все напишу.
— Что напишите?
— В протоколе сам напишу о всех своих... делах. Не хочу отнимать у вас так много времени.
— Конечно. Буду только рад. И можно надеятся, что вы будете искренни?
— Я ещё не давал вам, Сергей Иванович, повода в этом сомневаться! — очень обиделся Кудрявцев.
— Извините!
Я достал бланк допроса подозреваемого, заполнил титульный лист и вместе с приличной стопкой писчей бумаги протянул ему.
— Вот, пожалуйста, Роман Данилович. Желаю плодотворного творчества!
— Спасибо!
Я подал ему на прощание руку и он ответил мне крепким рукопожатием. И я понял, что он уже все для себя окончательно решил. И это решение в нем созрело не сегодня и не сейчас. Он давно к нему шел. А я лишь помог ему. слегка подтолкнул.
Однако, «мы славно поработали и славно отдохнем». Точно! В гробу бы я видел этот
— Вот что, «капитан», немедленно дай команду — «свистать всех наверх». Всю твою «банду» я жду у себя дома ровно через час. Своих я буду «брать» сам. Как понял?
— А как же Кудрявцев? — подрастерялся друг от моего напора. — Ты что, уже его допросил?
— Он решил облегчить мне задачу и все написать собственноручно.
— Темнишь?! — не поверил Рокотов.
— Обижаешь, начальник!
— И он решил во всем признаться?! — сомнение в голосе друга даже усилилось.
— Он не только решил, но прямо-таки жаждет этого. Снизошло на человека. Бывает.
— В таком случае, поздравляю!
— Спасибо, друже! Собирай своих архаровцев и дуйте прямиком ко мне.
— Еще их надо собрать. Они же на задании.
— Сегодня никаких заданий! Как руководитель следственной группы, я их отменяю. Сегодня будэм малэнко кушал, да? И моного, очэн моного пил водка, да? Такой дэнь, слюшай!
— А ты знаешь, что из Москвы вернулся Андрей Говоров?
— Вот видишь, ещё один повод! А где он?
— Где-то у вас там. Наверное у Краснова.
— Непременно его разыщу и притащу. До встречи!
В кабинете Миши Краснова я действительно застал высокого и стройного парня с синюшним от побоев лицом и фингалом под левым глазом. Пока лишь можно предположить, что он довольно симпатичен. Более точно будет видно дней через десять, никак не меньше. Здорово, однако, над ним потрудились. Миша любовно глядел на него и даже прослезился от избытка чувств.
— Сережа! — заорал он благим матом, завидев меня. — Радость-то какая! Андрюша Говоров вернулся!
Я подошел, протянул Говорову руку.
— Привет, ковбой!
— Здравствуйте, Сергей Иванович! — улыбнулся он, пожимая мне руку. Улыбка у него была хорошая, душевная, а глаза — дерзкие, насмешливые. Хорошие глаза. Свой человек.
— Значит, это тебе я обязан жизнью? Спасибо, дорогой, век тебе этого не забуду.
— Скорее, вы обязаны моему агенту Вене Архангельскому. А я лишь передал добытую им информацию. Есть высшее юс витэ нэцисквэ. Я его исполнил, — скромно сказал он, глядя на меня глазами отъявленного плута.
Вот когда я пожалел, что в институте мы не изучали латынь. Спросить его сейчас — о чем он сказал, — значит дать приличную фору на будущее. Этого я позволить себе не мог. Но меня выручил Миша.