Жестокие истины (Часть 1)

Овчаров Виталий

– Вот и ладно...
– произнес купец, - А теперь ступай... И все пусть идут тоже. С семьей говорить желаю...

Все присутствующие, кроме жены и дочери умирающего, толкаясь и шепчась, вышли в гостинную. Здесь они разбрелись по углам, разбившись на маленькие группки, и завели беседы. Гостиная наполнилась невнятным жужжаньем. Больше всех суетился тот самый гувернер, которого так напугал Элиот. Он перебегал от одной группки к другой и взмахивал своими короткими ручками:

– Какое несчастье, ах, какое несчастье! Вы видели матушку? У меня голова кругом идет! Локки, друг мой, что мы теперь делать будем? Ох, боже мой!

В запальчивости он сунулся было и к Элиоту, но наткнувшись на его взгляд, отшатнулся с таким выражением на лице, словно его макнули в чан с ледяной водой.

У Элиота всё перед глазами плыло: люди, стены, стол обеденный. Очень сильно болела голова. Он отошел в самый дальний угол, и уткнулся лбом в холодную стену: так было немного легче.

В гостинную вошли Альгеда и ее мать. Элиот, морщась от головной боли, постарался вспомнить имя этой тихой полноватой женщины. Раньше он как-то не обращал на нее внимания, хотя виделись они часто. Собственно, она и не стремилась к этому: сидела где-нибудь, тихо улыбаясь полными губами и будто бы прислушиваясь к чему-то. Теперь этой улыбки с ней не было, но она по-прежнему вслушивалась в доступные только ей звуки: испуганно и беспомощно. Альгеда держала ее за локоть. Ничего не говоря, обе скрылись в своих покоях.

– У Стабаккера на сто тысяч коронеров состояние! И сколько еще в подвале зарыто!

– Толку-то! Подольники придут - выметут всё со двора! Да еще старуху с дочкой на дыбу потащат, чтобы клад отворили!

– Не шути так, Вартан! Николус защитит нас!

– Какие уж шутки...

Элиот, держась за горло, оглянулся на этих людей. Как они могут говорить так спокойно? Потолок вот-вот рухнет, разве они ничего не чувствуют? А стены! Эти проклятые стены раздавят всех их! И дышать нечем, воздуха не хватает! Шатаясь, он двинулся к двери. У присутствующих, наверное, вызвало немалое удивление то, что долговязый ученик лекаря вдруг издал горлом невнятный вопль и выбежал вон. Но Элиот ничего не замечал.

Где он?... Сени... бочки какие-то... не то, не то... Вот она: дверь!

Он выскочил на крыльцо, жадно хватая ртом воздух и держась за стену. Дворовую собачонку, сунувшуюся к нему с самыми лучшими намерениями, отпихнул ногой.

– Элиот! Постой!

Резкий окрик мастера Годара только подстегнул его, как удар бича. Он скатился по лестнице, но побежал почему-то не к воротам, а к забору. Быстро перелез через него, и оказался в соседнем дворе. Кругленькая, как кадушка, девчонка с визгом плеснула ему под ноги помои. Скользя на картофельной кожуре и дико озираясь, он ударился плечом в проходную дверь. Он бежал какими-то дворами, перепрыгивая через груды битого кирпича и мусора, нырял в дыры и перелезал через покосившиеся от ветхости, заборы. Странно, но эта безумная гонка стала доставлять ему удовольствие. Скорее, скорее, чтобы ветер свистел в ушах! Безлюдная улица, гулкий коридор, колодец двора с каким-то тряпьем на веревках... А это что? Два здоровых отощавших пса набросились на него, рвя в клочья штанины на икрах. Прочь, прочь, ублюдки! Он протиснулся в узкую щель между двумя стенами, и в кровь содрал себе кожу на подбородке, даже не заметив этого.

Очнулся Элиот на каких-то развалинах. Он представления не имел, где находится. Обугленные стропила высовывались из стены, грязной от копоти. Под стеной чернела бездонным зевом дыра, и к этой

дыре была протоптана в снегу узенькая тропинка. Снег рядом с тропинкой был весь усеян шелухой от кедровых орешков.

– Что там за гость?
– раздался из дыры бойкий голос, и Элиот мгновенно узнал его.

Голос принадлежал Мышу, а следом показался и сам его обладатель. Два колючих глазка глядели на Элиота из-под грязных лохмотьев с нескрываемым любопытством.

– Вот это да!
– протянул Мыш, - Неужто, ученик того подольского лекаря?

– Я больше не ученик ему!
– сказал Элиот глухо, и сам поразился своим словам.

– Ай-яй-яй! Стало быть, решил своим умом приживаться?.. Есть хочешь?

Не дожидаясь ответа, он достал из-за пазухи ломоть черного хлеба, разломил надвое, и протянул одну часть Элиоту. Сам начал жевать вторую. Ел он тоже по-мышиному, мелко и быстро двигая скошенным подбородком. Элиот мерно двигал челюстями, но совершенно не чувствовал вкуса: только угольки, попадавшиеся в хлебе, противно скрипели на зубах.

Хриплое зывывание трубы прервало их трапезу. И тут же с другого конца города откликнулась ей другая труба. Мыш, перестав жевать и приоткрыв рот, прислушивался к этим звукам.

– Слыхал?
– спросил он, - Ну, держись теперь, вольный Кравен!

Как только Элиот услышал отдаленные звуки сражения, его стала бить крупная дрожь. Но это не был страх; наоборот: ему до зуда в пятках захотелось сразу же оказаться в самом горячем месте. Похоже, то же чувство испытывал и Мыш: он оглянулся, и Элиот успел заметить дьявольский огонек в его глазах.

– Подбери сопли, господин ученик!
– усмехнулся Мыш.

А вот и он: первый раненый. Мимо, шипя и плюясь, шел солдат. Солдата кидало из стороны в сторону, словно пьяного, и между пальцев, зажимавших рану, сочилась кровь. По походке и по мертвенной бледности лица Элиот сразу понял, что раненый потерял много крови. Он остановился, и хотел подойти к солдату, но тут же вспомнил, что у него ничего с собой нет: даже бинтов. И всё же он подошел. Солдат посмотрел на него мутными глазами и тяжело оперся на подставленное плечо.

– Дай погляжу!
– бормотнул Элиот скороговоркой.

– А ты кто та-акой?
– спросил солдат, заикаясь.

– Лекарь.

Наверное, солдат подумал, что мальчишка не может быть лекарем, но ему было так худо, что он только устало прикрыл глаза и уронил голову Элиоту на плечо.

– Эй, ты не спи! Не спи, слышишь?
– испуганно вскрикнул Элиот и наотмашь ударил солдата по небритой щеке.

Это подействовало: солдат снова пришел в себя.

– Мечом вдарили...
– пояснил он вяло, глядя, как Элиот вспарывает ножом его рубаху.

Рана была неглубокая, но, видимо, меч задел артерию: кровь имела ярко-алый цвет, и пузырилась, к тому же. Элиот оторвал от солдатской рубахи изрядный лоскут, и сделал из него тампон. Если бы у него была игла и нитки, он попытался бы заштопать рану: он много раз видел, как делает это мастер Годар. Но ничего, кроме пояса, у него не было, и он перетянул этим поясом туловище солдата.

– Так, теперь осторожно встаем, и идем, идем...

Солдат почти висел на плече Элиота, еле передвигая ватными ногами. Парень дотащил его до ближайшего дома: постучал в ставню. Открыла ему женщина в чепце и тут же заявила первая категорическим тоном: