Жестокие принципы

Аркади Алина

– А я, значит, неприятный собеседник, Лена? – приблизившись, дышит мне в губы.

– Зачем задавать вопрос, на который вы знаете ответ. Слишком умны для того, чтобы выставлять себя идиотом. Тем более передо мной.

– Ты быстро учишься, что радует и огорчает одновременно. Глупая женщина проста в управлении, умная же возбуждает тем фактом, что может оттрахать ещё и мозг.

– А вот на секс сегодня не рассчитывайте, – фыркаю, собираясь выйти.

– Даже спрашивать не буду.

– Возьмёте меня силой?

– Сама попросишь.

– Ещё чего!

И я бы продолжила марафон возмущений,

если бы не Костя, который, скользнув рукой в разрез платья, оказывается между моих ног. Пальцы ласкают плоть через тонкую ткань трусиков, вызывая мгновенный пожар. Надавливает сильнее и массирует клитор, вырывая мой протяжный стон. Оставляет на шее поцелуи, прикусывая кожу в такт нажатиям на возбуждённый бугорок, а я выгибаюсь на сиденье, разводя ноги шире. Пробирается под кромку белья и скользит по складкам, врываясь в текущую от возбуждения узость. Несколько толчков внутри, а я готова скулить от приятных волн, концентрирующихся между ног. На грани контроля и реальности прошу Костю не останавливаться, и когда почти срываюсь с обрыва в бесконечность, всё прекращается. Открываю глаза, желая возмутиться неоконченным порывом, наблюдая дьявольски довольное лицо Островского. Демонстративно облизывает пальцы, смакуя мою влагу. Это так же порочно, как в прошлый раз, только сейчас я готова сама засунуть его руку между своих ног и завершить начатое.

– Попросишь. – Обволакивающий шёпот и голодный взгляд обдают жаром.

Выходит из машины и ждёт, когда я последую его примеру. Чёртов Парето! Неудовлетворённость уничтожает остатки позитивного настроя. Видимо, сегодняшний вечер обещает быть омерзительным во всех смыслах.

– Возьми меня под локоть и улыбайся.

– Если бы вы закончили начатое, я бы сейчас улыбалась во все тридцать два совершенно искренне.

– Обещаю сегодня порадовать тебя. Как минимум пару раз.

– Не помню, чтобы я об этом просила, – закатываю глаза.

Откровенные провокации с моей стороны бьются о бетонные преграды самообладания Островского. Вряд ли я способна задеть того, кто не способен на эмоции.

Дом нас встречает множеством лиц, часть из которых знакома с приёма в доме Аронова, но в большинстве своём я с открытым ртом рассматриваю мужчин и изысканных женщин рядом с ними. Несмотря на образ, вряд ли я способна составить конкуренцию кому-то из них.

Но Островский представляет меня каждому, кто задерживается в приветствии. Люди недоумённо рассматривают меня, как нечто нереальное. Вероятно, все настолько привыкли к Косте в единственном экземпляре, что сейчас шокированы его скорой женитьбой и неожиданным отцовством. Лишь потом понимаю: они удивлены моему присутствию рядом с Парето. Но его это ничуть не смущает, и сейчас рядом со мной Костя, каким предстал в ресторане перед мэром.

– Поздравлять с «радостным событием» не стану. Потому как не с чем, – салютует бокалом Виктория, появившаяся рядом.

– Спасибо, – улыбаюсь, – честно – спасибо вам.

– Давай на «ты». – Киваю, успев ухватить бокал с шампанским с подноса официанта. – Я как никто понимаю, что Островский просто так ничего не делает, тем более не женится и не объявляет о наличии официального наследника.

– Альберт Витальевич сказал?

– Нет.

От объяснений отказался. Да и не нужны они, Лен. Лишь обронил недовольное из серии данного Островскому шанса, которым он категорически не желает воспользоваться. Насколько я понимаю, шанс – это ты.

Нечто подобное Аронов бросил Парето в споре, свидетелем которого я стала, скрываясь в гардеробной. Аналогичную претензию получил в ответ. Но на безымянном пальце Виктории и сейчас отсутствует кольцо, что означает – мужчины делать первый шаг не желают, упиваясь привязкой к прошлому.

– У Парето есть цель, я лишь одно из множества средств на пути к её достижению. Банально, но правда.

– Мой тебе совет, Лена: беги при первой же возможности, иначе пойдёшь ко дну вместе с ним.

Смотрю на Вику понимающим взглядом, одновременно ловлю себя на мысли, что бежать не хочется. Только если к нему.

От количества мелькающих лиц рябит в глазах. Прихватив второй бокал, иду к выходу в дальней части холла, предварительно отметив, как из дверей появляются парочки. Попадаю в оранжерею, длинную, метров пятнадцать, которая заставлена растениями в больших кадках. Их стволы несколько метров высотой, а листья нависают сверху. Создаётся впечатление, что ты оказался в тропическом раю, где поют птицы и слух ласкает шум воды. Так и есть: фонтан со статуей мальчика, который на плече держит кувшин посредине чаши, где журчит вода. Присаживаюсь на край фонтана и провожу пальцами по воде, которая оказывается прохладной, но достаточно комфортной. Сюда бы Костю, чтобы насладиться тишиной и уединением.

– Добрый вечер, – слышится рядом знакомый голос. Слишком знакомый. – Не стоит Константину Сергеевичу оставлять красавицу-жену в одиночестве.

Поворачиваюсь к собеседнику и цепенею на миг. Рома. Любой другой скажет, что Воронов. Так и происходит, когда мимо нас проскальзывают гости, приветствуя мужчину. Но для меня различия настолько очевидны, что последние сомнения улетучиваются, когда вижу едва заметный шрам над левой бровью. В прошлом году муж, не устояв на ногах после принятия значительной дозы спиртного, скатился с лестницы и разбил лицо. В травмпункте наложили три шва.

– Знаешь, – уверенно начинаю, – в моей голове крутился с десяток вопросов, на которые я желала получить ответ. А сейчас хочу сказать лишь одно: какая же ты сволочь, Рома!

Дёргается в сторону от неожиданности сказанного, но останавливается, впиваясь в меня взглядом. С самообладанием у него всегда было не очень, и любой непредвиденный выпад мгновенно дезориентировал.

– Это вы у Парето научились видеть то, чего на самом деле нет? – Попытка улыбнуться проваливается, когда Рома нервно перебирает пуговицы на рубашке.

– Я не идиотка, более того, не слепая. Общалась с Вороновым. Настоящим. А тебя знаю восемь долгих лет. Невозможно быть тем, кем ты не был изначально. В твоём случае. Так что прямо сейчас я бы хотела знать, по какой причине я и дочь оказались на улице? Так боялся за свою задницу, что не предоставил нам шанса выжить? Или на это и был расчёт?

Несколько минут тишины, а затем Рома поясняет:

– Захотелось другой жизни. Без твоего нытья, детских визгов и стонов бабки. – Его лицо искажается в презрительной улыбке.