Жестокие слова

Пенни Луиза

— Вы проделали очень непростую работу. Жаль, что это было необходимо.

Гамаш ничего не ответил, и двое мужчин некоторое время молча стояли в хижине.

— Что ж, не буду вам мешать, — сказал наконец Жильбер и направился к двери.

Гамаш помедлил, но пошел следом.

— В этом нет необходимости. Я здесь закончил. — Он, не оглянувшись, закрыл за собой дверь и присоединился к Жильберу на крыльце.

— Я подписал ее для вас. — Жильбер протянул Гамашу книгу в твердой обложке. — Ее переиздали после того, как поднялся весь этот шум в связи с убийством и процессом. Похоже,

это бестселлер.

— Merci. — Гамаш перевернул новенький экземпляр «Бытия», чтобы посмотреть на фотографию автора. Ни ухмылки. Ни нахмуренного взгляда. Вместо этого красивый, незаурядный человек оглядывался через плечо. — F'elicitations, — сказал Гамаш.

Жильбер улыбнулся, потом разложил два алюминиевых садовых стула.

— Я захватил их с собой. Первое из того, о чем я бы хотел вам сообщить. Марк сказал, что я могу жить в хижине. Сделать ее своим домом.

Гамаш сел.

— Я вполне представляю вас здесь.

— Вдали от общества, — улыбнулся Жильбер. — Мы, святые, ценим одиночество.

— Тем не менее вы принесли два стула.

— Вы ведь тоже знаете это высказывание? — спросил Жильбер. — «В моем доме было три стула: один для одиночества, два для дружбы, три для общества».

— Мое любимое высказывание тоже из «Уолдена» Торо, — сказал Гамаш. — «Богатство человека измеряется количеством вещей, от которых он может отказаться».

— Ну, вы в вашей работе не можете позволить себе отказаться от многих вещей, верно?

— Верно. Но, покончив с ними, я от них отказываюсь.

— Тогда почему же вы здесь?

Гамаш несколько мгновений сидел молча, прежде чем ответить:

— Потому что есть вещи, от которых отказаться труднее, чем от других.

Винсент Жильбер кивнул, но ничего не ответил. Пока старший инспектор смотрел куда-то вдаль, доктор вытащил из рюкзака маленький термос и налил две чашки кофе.

— Как поживают Марк и Доминик? — спросил Гамаш, отхлебывая крепкий черный кофе.

— Прекрасно. Появились первые клиенты. Кажется, им нравится. И Доминик в своей стихии.

— А как поживает конь Марк? — Гамаш почти боялся задать этот вопрос. И его страхи получили подтверждение, когда Винсент отрицательно покачал головой. — Да уж, конь с причудами.

— У Марка не было выбора — ему пришлось избавиться от этого коня.

Перед мысленным взором Гамаша снова возникло это дикое, полуслепое, полубезумное раненое животное. И он понял, что его судьба была определена много лет назад.

— Доминик и Марк обустраиваются, и за это они должны быть благодарны вам, — продолжил Жильбер. — Если бы вы не раскрыли это преступление, их жизнь была бы погублена. Насколько я понял из хода процесса, Оливье не без задней мысли перетащил тело. Он хотел, чтобы гостиница и спа-салон закрылись.

Гамаш промолчал.

— Но дело, конечно, было не только в этом, — сказал Жильбер, не оставляя тему. — Я полагаю, он был корыстен.

Гамаш по-прежнему молчал, не желая еще больше усугублять вину человека, которого все еще считал своим другом. Пусть об этом говорят юристы, судьи, жюри присяжных.

— Голодный Призрак, — сказал Жильбер.

Эти слова заставили Гамаша приподняться со стула и посмотреть на осанистого

человека, сидящего рядом с ним.

— Что-что?

— Это буддистское верование. Одно из состояний человека на колесе жизни. Чем больше вы едите, тем сильнее ваше чувство голода. Это считается наихудшим временем в жизни человека. Попытка заполнить яму, которая при этом только углубляется, чем бы вы ее ни заполняли — едой, деньгами или властью. Почитанием других. Чем угодно.

— Голодный Призрак, — проговорил Гамаш. — Как это ужасно.

— Вы и представить себе не можете, — сказал Жильбер.

— А вы можете?

После секундной заминки Жильбер кивнул. Он больше не казался таким величественным, как прежде. Гораздо более человечным.

— Мне пришлось отказаться от всего этого, чтобы получить то, что мне действительно нужно.

— И что же это такое?

Жильбер надолго задумался:

— Общество.

— И вы поселяетесь в лесном домике, чтобы обрести общество? — улыбнулся Гамаш.

— Чтобы научиться быть хорошим обществом для себя самого.

Некоторое время они сидели молча. Наконец Жильбер сказал:

— Значит, Оливье убил Отшельника ради богатства?

Гамаш кивнул:

— Он боялся, что хижина будет найдена. Знал, что это вопрос времени, когда ваш сын приехал сюда и Парра начал расчищать тропинки.

— Если уж вы заговорили о Парра — вы их подозревали?

Гамаш посмотрел на парок, поднимавшийся над чашкой, которая согревала его большие руки. Он никогда не расскажет этому человеку всю историю полностью. Не стоит признавать, что Хэвок Парра был их основным подозреваемым. Хэвок работал допоздна. Заперев бистро, он мог последовать за Оливье до самой хижины. И хотя лабораторные исследования резьбовых инструментов Хэвока дали отрицательный результат, у него вполне могли быть и другие. И разве не был Отшельник чехом?

А если не Хэвок, то его отец Рор, который расчищал тропинки и почти наверняка должен был выйти на хижину. Может быть, он уже нашел ее.

Может быть, может быть, может быть.

Эта широкая дорожка «может быть» вела прямо к Парра.

Гамаш не хотел говорить Жильберу, что попал под подозрение и он, как и его сын и невестка. Хижина находилась на их земле. Почему они приобрели старый разрушенный дом, когда могли купить недвижимость где угодно? Почему они сразу же решили расчищать тропинки? Это было чуть ли не первое, чем они занялись.

И почему праведный доктор Жильбер и тело появились почти в одно время?

Почему, почему, почему.

Эта широкая дорожка «почему» вела прямехонько к дверям старого дома Хадли.

Все они попали в категорию подозреваемых. Но все реальные улики указывали на Оливье. Отпечатки пальцев, орудие убийства, полотняный мешочек, резные скульптурки. Инструментов для резьбы у Оливье найдено не было, но это ни о чем не говорило. Он мог избавиться от них много лет назад. Но в гостинице они обнаружили нейлоновую леску. Того же размера и прочности, что использовалась в самодельной паутинке. Защита Оливье утверждала, что это стандартная леска и ее наличие ни о чем не говорит. Габри подтвердил, что использовал леску в саду — подвязывал ею жимолость.