Жестокий континент. Европа после Второй мировой войны
Шрифт:
Далее я опишу некоторые самые распространенные формы мести непосредственно послевоенного периода, как на индивидуальном, так и на общественном уровнях. Я покажу, что восприятиемести было и остается не менее важным, чем сама месть. Я продемонстрирую, как мстительностью населения периодически манипулировали люди, движимые скрытыми мотивами, желающие укрепить свое собственное положение. Это касается новых властей в Европе, неспособных упрочить свое положение, не взяв под контроль силы, стремившиеся к мести.
Месть послужила основой фундамента, на котором строилась послевоенная Европа. Все, случившееся после войны и описанное в остальной части этой книги, несет на себе это клеймо. И по сей день отдельные люди, группы людей и даже целые народы живут
Глава 9
ОСВОБОЖДЕННЫЕ ЛАГЕРЯ
Из всех символов насилия и безнравственности, которыми изобилует Вторая мировая война, наверное, самыми убедительными являются концентрационные лагеря и все, что они олицетворяли. Они использовались для оправдания всех видов мести после войны, поэтому важно понять ощущение потрясения и полнейшее неверие, которые они порождали в то время. Существовало много видов концентрационных лагерей, но наиболее широкую известность приобрели именно лагеря смерти, где заключенных либо морили голодом, либо намеренно истребляли в газовых камерах или расстреливали.
Первым обнаружили нацистский лагерь смерти Майданек, расположенный неподалеку от польского города Люблина, взятый Красной армией в конце июля 1944 г. К этому моменту войны русские были уже хорошо знакомы со зверствами немцев. Они слышали о Бабьем Яре и бесчисленном множестве других, менее масштабных массовых убийствах на западе России и Украины. Однако, по свидетельству одного корреспондента газеты, «все эти убийства были распространены на относительно обширной территории, и, хотя их было гораздо, гораздо больше, чем в Майданеке, они не приобрели внушительного «промышленного» масштаба, присущего невероятной фабрике смерти, расположенной в двух милях от Люблина».
Немцы сделали все возможное, чтобы эвакуировать Майданек до прихода Красной армии, но в спешке не скрыли улики, свидетельствующие о том, что там происходило. Когда советские войска оказались на территории лагеря, они обнаружили газовые камеры, шесть больших печей с обугленными людскими останками, разбросанными вокруг них, а поблизости – несколько огромных курганов белой золы с фрагментами человеческих костей. Кучи золы возвышались над огромным полем, где росли овощи. Русские пришли к очевидному выводу: организаторы Майданека использовали человеческие останки в качестве удобрения. «Это немецкая система производства продовольствия, – написал один советский журналист в то время. – Убивать людей, удобрять капусту».
Стал очевиден и масштаб убийств в других близлежащих лагерях, когда русские вскрыли некоторые здания, располагавшиеся между газовыми камерами и крематорием. В одном огромном строении, похожем на сарай, они обнаружили сотни тысяч пар обуви. Другая большая постройка была «похожа на огромный пятиэтажный универмаг»: ряды и ряды полок с кисточками для бритья, перочинными ножами, плюшевыми мишками, детскими мозаичными головоломками и длинные коридоры, вдоль которых тянулись вешалки с тысячами пальто и женских платьев. На первом этаже этого здания находилась бухгалтерия, уничтожить которую отступавшие нацисты не успели. Здесь советские солдаты обнаружили некоторые самые убийственные документы, которые позднее станут известны как холокост. Майданек выступал в роли центрального склада для целой сети лагерей уничтожения: вещи евреев, убитых в Собиборе, Треблинке и Бельцеке, свозили сюда для сортировки и последующей отправки назад в рейх, где их должны были раздавать немецким семьям, эвакуированным или лишившимся из-за бомбежек своих домов. Только в первые несколько месяцев 1944 г. восемнадцать железнодорожных вагонов вещей из этого склада были отправлены в Германию. Позже, в ходе бесед с освобожденными советскими военнопленными, выжившими в лагере, следователи узнали о «празднике урожая» – такое страшное название было дано убийствам узников в лагере в ноябре 1943 г. Выжившие провели их к могилам – массовым захоронениям 18 тысяч евреев.
Эффект от этих находок был незамедлительным. В Майданек приехал советский писатель Константин Симонов, чтобы написать рассказ об этом лагере, который появился
В течение последующих месяцев на территориях, ранее захваченных нацистами, обнаружили целую сеть лагерей рабского труда, лагерей для военнопленных и лагерей уничтожения. Вскоре после Майданека был найден лагерь в Треблинке, который и беглецы, и захваченные охранники называли «адом», где были убиты и сожжены в печах, «напоминающих гигантские вулканы», 900 тысяч евреев. Шесть месяцев спустя Красная армия захватила Освенцим. Там, отравленные газом, расстрелянные и замученные до смерти на работе, погибли почти миллион евреев, свыше 100 тысяч поляков, цыган и советских военнопленных. Даже русские, с их сетью лагерей рабского труда (ГУЛАГ), были потрясены быстротой, эффективностью и всеохватностью этих убийств.
В качестве заметки на полях: часто утверждают, что русские никогда не упоминали тот факт, что большинство жертв этих лагерей смерти были евреями. Это не совсем так. В декабре 1944 г. Илья Эренбург опубликовал статью в газете «Правда», в которой написал: «Спросите пленного немца, почему его соотечественники уничтожили шесть миллионов невинных людей, и он ответит: «Они евреи. Они черные или рыжеволосые. У них другая кровь»… Все это началось с глупых анекдотов, выкриков детей на улицах, указателей на дорогах и привело к Майданеку, Бабьему Яру, Треблинке, ко рвам, заполненным детскими трупами».
Другая статья в «Правде» об Освенциме также особо упоминает его жертв-евреев. Тем не менее большинство русских газетных статей, речей и – позднее – мемориалов погибшим называли жертв гитлеровского режима просто «советские граждане». Даже тогда, когда лагеря смерти находили один за другим, Кремль был полон решимости изображать нацистский геноцид не как преступление против еврейского народа, а как преступление против Советского государства.
В то время как эти события немедленно стали информационным поводом для советской прессы, реакция Великобритании и Америки была более приглушенная. Англичане еще в декабре 1942 г. знали о сотнях тысяч евреев, которые «медленно умирают на тяжелых работах в лагерях», и «их намеренно убивают, проводя массовые казни». Однако правительство не стремилось предавать этот факт слишком широкой огласке, чтобы от него не ожидали принятия каких-то мер. Британское министерство информации по-прежнему работало по инструкции военного времени, которая гласила, что «информацию об ужасах… следует использовать очень скупо, и она должна всегда касаться, бесспорно, невинных людей, а не жестоких врагов. И не евреев». Поэтому английские читатели не были проинформированы о зверствах немцев столь же хорошо, как советские люди.
Американское правительство тоже, по-видимому, не желало признавать, что евреи находятся в худшем положении, чем какая-либо другая преследуемая группа людей. Несмотря на регулярные сообщения об угрозе европейским евреям, поступавшие еще с 1940 г., и недвусмысленное заявление Рузвельта в марте 1944 г. об «одном из самых жестоких преступлений в истории человечества… систематических массовых убийствах евреев в Европе», американцы, похоже, не стремились поверить в то, что холокост действительно происходит. Даже в администрации Рузвельта царил скептицизм, а высокопоставленные фигуры, вроде военного министра Генри Стимсона и его помощника Джона Макклоя, относились к «особой защите» евреев с подозрением. Такое отношение родилось не только из антисемитизма. Помня о том, что многие свидетельства о зверствах времен Первой мировой войны (такие, как «обнаружение» фабрики по производству мыла из человеческого жира) оказались неправдой, люди не понимали, насколько следует доверять информации о лагерях смерти.