Жестокий Король
Шрифт:
Виктория может выглядеть на десять лет моложе своего настоящего возраста из-за подтяжки лица и аристократического имени, но она совсем не похожа на маму.
Моя мать гордилась своими татуировками и артистической жилкой. У неё была свободная душа, предназначенная летать, а не быть запертой в особняке, как Виктория. Но опять же, может, именно поэтому папа предпочел ее, чем мою маму.
С тех пор, как я приехала сюда, Виктория взяла на себя обязанность рассказывать о моем происхождении. Если я ем быстро, то только потому, что мама держала меня голодной. Если я отказываюсь
— Здесь все по-другому, дорогая, — губы Виктории растягиваются в консервативной улыбке, как она это делает с репортерами. — О еде можешь не беспокоиться.
— Раньше мне тоже никогда не приходилось беспокоиться о еде, — говорю я, проглотив очередной кусок чизкейка Сары.
К черту Викторию за ее намеки, что мама не заботилась обо мне. Она была и мамой, и папой в одном лице.
Я восхищалась ею за то, что она вырастила меня сама и была всем, в чем я нуждалась.
Когда я впервые проявила интерес к рисованию, мама не спала всю ночь позируя для меня. Когда у меня были плохие дни, она брала меня в дальние поездки, только мы вдвоем.
Мама была моим миром, в то время как папочка жил со своей настоящей семьей.
— Это хорошо, что не приходилось, — продолжает Виктория.
— Да. Мама, знаете ли, зарабатывала на жизнь. Она не высасывала деньги своего лорда-мужа.
Верхняя губа Виктории дергается, и я улыбаюсь про себя.
Маленькие победы.
— Астрид Элизабет Клиффорд.
Я вздрагиваю от убийственно спокойного тона папы. Если он называет меня полным именем, то не одобряет моих слов.
Не то чтобы он действительно одобрял меня.
Моя вилка звенит о тарелку, когда я слегка поднимаю голову, встречаясь с его карающими зелеными глазами. Явное доказательство того, что я его дочь. Что его гены участвовали в создании моих.
Через несколько недель мне исполнится восемнадцать, но я все еще чувствую себя такой же маленькой, как семилетний ребенок, который умолял его остаться. Глупый маленький ребенок, нарисовавший его в качестве первой детской картины.
Генри Клиффорд по-прежнему силен и хорошо сложен, для человека, которому за сорок. Его темно-каштановые волосы, еще одна вещь, которую я унаследовала, зачесаны назад, подчеркивая сильный лоб и прямой аристократический нос.
Его отглаженный темно-синий костюм льнет к телу, словно он родился в нем. Я, его точно не помню без костюмов.
Когда я была ребенком, я чувствовала себя не в своей тарелке, когда он появлялся.
Теперь он просто пугает меня.
Не знаю, когда он перестал быть моим отцом и стал его тенью.
Виктория кладет свою руку поверх папиной с тошнотворно сладкой улыбкой, которая вызывает у меня диабет.
— Все в порядке, дорогой. Она скоро поменяет свое мнение.
Убейте меня сейчас.
— Доброе утро!
Ветерок крепких вишневых духов, должно быть стоило еще целое состояние, проносится мимо меня.
Николь целует маму и моего папу в щеки, прежде чем сесть
Мы носим одну и ту же школьную форму, но она каким-то образом делает ее более элегантной с отглаженной синей юбкой и рубашкой, закатанной поверх пиджака КЭШ. Ее светлые волосы ниспадают волнами до середины спины, будто о каждой пряди заботятся отдельно.
Конечно, в отличие от меня, Николь не ест как свинья. Она не торопится есть и сейчас, она мило, разговаривает со взрослыми о предстоящих тестах и школьных мероприятиях.
Опустив голову, я опустошаю тарелку с чизкейком, отказываясь от нормальной еды.
Сказать, что я чувствую себя чужой, было бы преуменьшением. Виктория и Николь всегда завладевают папиным вниманием, в то время как я сижу здесь незаметная, как тихоня.
Я стараюсь не обращать внимания на укол боли, когда папа одаривает Николь улыбкой, которую больше никогда мне не дарит. Все, что я получаю от него, — это нахмуренные брови и неодобрительные взгляды.
— Может, ты начнёшь брать классы математики с Астрид, — предлагает Виктория в ужасно веселой манере. — Я уверена, что Николь поможет тебе добиться лучших результатов.
Я скорее подавлюсь собственной рвотой, большое спасибо.
— Если бы ты не была так упряма, отказываясь от частного репетитора, возможно, у тебя не было бы катастрофических результатов. — нотка неодобрения в папином голосе словно ножом вонзилась мне в сердце. — Почему ты не можешь быть такой же, как Николь?
— Почему бы тебе не удочерить ее и не избавить нас от всех страданий?
Я не хотела говорить это вслух, но все равно это вылетело каким-то образом.
Звон и лязг посуды прекращаются, когда в столовой воцаряется тишина. Даже сотрудники кухни останавливаются на полпути.
Мои уши горят от стыда и гнева.
Быть может, мой собственный отец должен прекратить сравнивать меня со своей идеальной падчерицей.
Быть может, ему стоило оставить меня в покое после смерти мамы.
По крайней мере, тогда я не буду чувствовать себя чужой, находясь рядом с его семьей.
Я хватаю рюкзак и вскакиваю со стула, прежде чем папа успеет сжечь меня еще раз.
Позади меня Виктория говорит ему:
— Астрид просто собирается стать Астрид.
Я вытираю слёзы с глаз, когда выхожу.
Я так скучаю по тебе, мама.
Я держу в руках альбом для рисования и жду у входа в парк, чтобы Дэн заехал за мной.
Поскольку еще рано, в парке только бегуны. Мне нравится наблюдать за их работой и за тем, как они трудятся ради того, чего хотят.
Запечатлеть эти моменты моя страсть.
Вернее. Были страстью.
Все угольные линии расплываются во что-то неузнаваемое. Легкая дрожь в моей руке не утихает с момента аварии. Вот уже два с половиной месяца я не могу ничего нарисовать как следует.