Жестокий век
Шрифт:
– Будь ты проклят, Караджи-хан!
Гайир-хан стиснул зубы. Надо было убить этого морщинистого труса.
Видел же, что трус.
Сбежал вниз, к воинам. Они разожгли посредине площади огонь. Стояли вокруг него, мрачно смотрели себе под ноги.
– Воины, теперь у нас почти нет надежды на спасение. Ваша жизнь принадлежит не мне – аллаху. Кто не хочет умереть вместе со мной, пусть отойдет в сторону. Мы откроем ворота и выпустим…
Никто не тронулся с места, не проронил ни слова. Он сказал еще:
– Клянусь всемогущим, я никого не стану
– Мы будем драться, – сказал пожилой воин, одетый в полосатый халат.
– Враг идет, чтобы вытоптать наши поля, вырубить сады. Он будет насиловать наших женщин. Допустив такое, сможем ли смотреть в глаза наших детей?
Воины одобрительно зашумели.
– Спасибо вам, – тихо сказал Гайир-хан. – Враг может убить нас, но не лишить достоинства. Мы умрем, и наши имена будут вечным укором черной совести тех, кто купил свою жизнь предательством.
Сами монголы не стали брать укрепление, бросили на его стены воинов Караджи-хана и горожан. Они лезли по крутым лестницам, зажав в зубах кинжалы. Воины Гайир-хана с яростью обрушивали на них камни, бревна, кирпичи, били стрелами, сбрасывали вниз копьями. Под стеной росла гора трупов. Враги толпились на безопасном расстоянии, подбадривали нападающих глумливыми выкриками. Не помогало это – пускали в ход плети.
На место павших пригоняли толпы новых. Воины Гайир-хана изнемогали от усталости, истекали кровью.
Враги подобрались к воротам. Поставили перед ними пороки, оградив их от стрел и камней досками, войлоками. Через три дня ворота были разбиты. В укрепление ворвались сами монголы. Гайир-хан бился у ворот, потом на ступеньках дворца. Все меньше и меньше оставалось возле него воинов.
Теснимый врагами, он поднялся на дворцовую крышу. Отбивался обломками кирпичей и черепичных плит. Стрелы повалили всех воинов. Он остался один.
Враги перестали метать стрелы, и он догадался, что его хотят взять живым.
Побежал к краю крыши, хотел броситься вниз. Не успел. На шее захлестнулся аркан. Враги навалились, завернули за спину руки… Сволокли вниз, положили поперек седла и повезли в свой стан. Перед большой белой юртой сбросили на землю. В рот, в нос набился песок. Он встал на ноги, чихая и отплевываясь. К нему подошли два молодых монгола в золоченых доспехах и раболепно сгорбленный переводчик-мусульманин.
– С тобой будут говорить Угэдэй и Чагадай, сыновья великого хана, победившие тебя.
– Благодари аллаха, что я связан, – процедил он сквозь зубы переводчику. – Не они меня повергли на землю – предательство.
– Они хотят удостовериться, ты ли Гайир-хан.
– Закрой свой поганый рот!
Откуда-то прибежал Караджи-хан, распростерся у ног сыновей монгольского владыки.
– Это он и есть, Гайир-хан. Я помог вам, доблестные, схватить…
Ноги у Гайир-хана были свободны, и он с силой пнул в тощий зад предателя.
– У-у, старая вонючка! Что скажешь ты шаху, когда он вернется сюда?
Сыновья хана монголов не заступились за своего пособника. Молча смотрели на эмиров: один – надменно-брезгливо,
– Твой шах отдал Бухару! – злобно огрызнулся Караджи-хан.
– Не верю тебе, вместилище лжи!
– Не верь… – Караджи-хан начал кланяться врагам, плаксиво затянул: – Я помог вам, великие и могучие миродержцы…
– Мы у тебя помощи не просили, – передал переводчик слова того из сыновей, что смотрел на них надменно-брезгливо. – Нам предатели не нужны. Ты умрешь на глазах тех, кого предал.
Два воина схватили Караджи-хана за ноги, отволокли в сторону и обезглавили. Гайир-хан развернул плечи, сам шагнул к воинам-палачам. Но его остановил переводчик:
– Ты сперва предстанешь перед лицом повелителя вселенной.
Его повезли по дороге в Бухару. Но он не верил, что древняя прекрасная Бухара стала добычей монгольского хана. У шаха столько храбрых воинов. И сражаются они за родную землю, за покой своих матерей, жен, детей. Кто сможет одолеть, если станут плечом к плечу?
Под Бухарой встретились толпы пленных. По дороге брели молодые горожане, понуро опустив головы. Монголы, сопровождающие Гайир-хана, охотно пояснили: молодых бухарцев гонят осаждать Самарканд. И все равно Гайир-хан не верил…
Не верил, пока не увидел город. Вернее, то, что от него осталось. Над дымящимся пепелищем возвышались полуразрушенные каменные мечети и дворцы с закопченными стенами. Ветер раздувал горячие угли, разносил искры, развевал хлопья сажи. Гайир-хан отвернулся. Он не мог видеть этого. И не хотел больше думать о шахе…
Глава 5
Вниз по Сейхуну, в двадцати четырех фарсахах от Отрара, находился город Сыгнак. Войско Джучи стремительно прошло это расстояние и облегло стены крепости. В юрте Джучи собрались на совет его ближние нукеры и нойоны тысяч. Джэбэ сидел рядом с Джучи, и нойоны, входя в юрту, кланялись, получалось – тому и другому одинаково. Все это не по душе Судую. Конечно, Джэбэ прославленный воин. Но как он может равняться с Джучи? Судую было обидно за Джучи и непонятно, почему великий хан жалует своего старшего сына меньше других сыновей. Он не сделал его своим наследником, хотя, по разумению Судуя, Джучи был бы угоден народу больше, чем любой из его братьев. Хан удалил от Джучи его сыновей. Хан приставил к нему Джэбэ… Будто без него Джучи не сможет ничего сделать…
Когда нойоны собрались, Джучи спросил:
– Что считаете разумным – бросить воинов на стены или предложить сартаулам сдаться по доброй воле?
В таких случаях по обычаю высказывались сперва младшие. Но тут первым заговорил Джэбэ:
– Мы упускаем время. Враг не ожидал нас здесь, он растерян. Надо не советоваться, а лезть на стены.
После Джэбэ никто из нойонов говорить не решился. «Да, да, надо сражаться…» Судуй видел, что Джучи недоволен этим, и не удержался, сунулся не в свое дело: