Жестокое милосердие
Шрифт:
— О десантниках я ничего не слышал. В селе молчат.
— Однако полицаи уже знают о них. Недалеко от нашего лагеря, в поле, немцы обнаружили парашют. Но идти в лес десантники, очевидно, побоялись. Услышали стрельбу, или, может, сразу же кто-то из местных предупредил, что в лесу каратели.
— Значит, сейчас они прячутся.
— Ищут связи с «группой Беркута», а также с отрядом Иванюка или Роднина. С ними должен быть радист, которого специально направили в мою группу. Во всяком случае, так меня информировали из штаба.
— Так это было еще до твоего
— До пленения, до побега, до польского рейда. Вроде не так уж и много времени прошло, а сколько событий, словно еще две жизни прожил.
— Кстати, как Большая земля связывалась с Иванюком?
— Через отряд из соседней области. Приходил связной.
— Значит, в этот раз связной, который должен был сообщить Иванюку или тебе о высадке десанта, к нам не дошел? Перехвачен фашистами или погиб в перестрелке.
— Логично, — мрачно согласился Беркут, одеваясь. — Вот только, как все это объяснить десантникам? Если там действительно есть радист — это очень важно для нас. Будет связь с Москвой. Об этом можно только мечтать. И, конечно, последуют серьезные задания.
— А может, Москва просто-напросто хочет основательно проверить тебя? Все-таки столько лет в тылу врага. Мало ли что. Польская разведка обязательно проверяла бы.
— У них достаточно сведений, полученных обо мне и нашей группе от Иванюка, Роднина и командира того отряда, где есть радист. Ну а действия группы говорят сами за себя.
Хотя Беркут произнес это очень уверенно, все равно и сам он, и Мазовецкий понимали, что для Москвы всех этих сведений может оказаться мало. Тем более что, уже после договоренности о высадке десанта, Беркут успел побывать в руках у немцев, совершить побег, и невесть где пропадал. Причем самое сложное, что никто не знал, какие аргументы понадобятся штабистам из Москвы, чтобы они окончательно поверили Беркуту.
— Думаю, что на встречу с этими аборигенами Лазорковой пустоши нам следует идти вместе, — нарушил молчание Мазовецкий. — Все-таки я могу подтвердить все, что ты им скажешь.
— Пойду только я. Тебе еще несколько дней нужно отлежаться, подлечиться. Надеюсь, азам медицинской помощи Смаржевский обучен?
— Лучше любого фельдшера. По-моему, он способен сделать даже небольшую операцию. Судя по всему, к обязанностям резидента готовился основательно. Но все же я хотел бы пойти с тобой.
— Нет, поручик, решено. Дождешься меня здесь. Хорошо было бы, если бы Смаржевский угостил нас чаем. Сразу после завтрака я бы и пошел.
— В немецком мундире?
— В нем легче пройти. К тому же другого у меня сейчас нет. Надо решиться, пока десантники еще здесь. А я верю, что это они. Потом найти их будет очень сложно. А то и вовсе попадут в лапы фашистов или погибнут. Тогда уж в Москве точно решат, что предал их Беркут. Так неожиданно исчезнувший, погибший и вновь воскресший…
— Знаешь, я наведаюсь к этому мальчишке. Он живет по соседству со Смаржевским. Поговорю. Может, согласится стать проводником.
— Не стоит. Лучше расспроси, как туда пройти.
Узнав, что Беркут хочет побывать на Лазорковой
— Этот посолиднее, — объяснил он. — Вокруг много немцев и полицаев. Затеяли новый поход против партизан. Не волнуйтесь, сапоги тоже найдутся, — добавил майор, заметив, что Беркут с сожалением взглянул на свои истоптанные, доставшиеся ему от немца-связиста солдатские сапоги.
— Часто пользуетесь этим мундиром? — спросил Беркут.
— Пока не приходилось. Да я и не склонен к переодеваниям.
— Цел?
— Не волнуйтесь, с убитого я снимать не стал бы. Достали в Подольске. Документы владельца настоящие. Не думаю, чтобы вы очень уж были похожи на его бывшего владельца. Но ведь и не каждому придет в голову проверять документы обер-лейтенанта. Шинель тоже есть. Правда, владелец у нее был иной. Словом, принимайте ванну и одевайтесь. Горячую воду для ванны поручик Мазовецкий заказал еще вечером.
Находившаяся в пристройке ванная комнатка так напомнила ему ванную Залевского, что, остановившись у ее порога, Беркут настороженно посмотрел на Смаржевского.
— Я знаю эту историю с проверкой в ванной Залевских, — невозмутимо кивнул Смаржевский, жестом приглашая его войти. — И знаю, что для вас она чуть не кончилась гибелью. Для Поморского — тоже. Превратить ванную в камеру предварительного следствия — на такое мог пойти только Поморский, он любил такие штучки. Я к подобным методам не прибегаю. Вон миска. Советую сначала старательно обмыться, а уж потом принять освежающую, почти аристократическую ванну.
37
Две доски в стенке сарая были выбиты. А сидевший у этой щели, на куче слежавшегося позапрошлогоднего сена, обер-лейтенант только позавчера за пьянство направленный в охранную роту из команды тылового обеспечения дивизии, машинально подносил ко рту флягу с польским коньяком и, отпивая маленькими глотками, не спеша, лениво размышлял о своей гнусной интендантской судьбе.
Погибель в этих партизанских краях его подстерегала чаще, чем любого строевика. Почему же тогда засевшие в тылу строевики и даже штабисты, не говоря уже о фронтовиках, все время смотрели на него как на последнее ничтожество, отсиживающееся в тылу за их спинами и откармливающееся за счет их пайка?
— Господин обер-лейтенант! Господин обер-лейтенант! — заглянул в дверь солдатик, прибывший в роту из пополнения лишь за неделю до самого обер-лейтенанта. — Посмотрите туда! Что это?!
— Это Россия, рядовой Зайдиц, будь она проклята, — меланхолично произнес офицер, не отрывая глаз от горлышка фляги.
— Нет, вон там… Вы все-таки посмотрите! — просунул рядовой винтовку в щель между досками.
Зрение у обер-лейтенанта было куда хуже, чем у этого восемнадцатилетнего юнца. Поэтому двигавшееся там странное существо в белом действительно показалось ему привидением.