Жестокое убийство разочарованного англичанина

Клив Брайан

Рэнделл затянул канат на его шее.

– Ну что?

Шон продолжал молчать.

– Ты все нам расскажешь, – сказал Рэнделл, – и, честное слово, я буду разочарован, если это произойдет слишком быстро. Не спеши.

Рэнделл затянул петлю так, чтобы она не причинила особой боли, нагнулся, сделал другую. Шона приподняли, затянули вторую петлю на плечах. Третью – на локтях, четвертую – на запястьях и так до тех пор, пока не спеленали его, как труп в парусиновом саване, который собираются похоронить в море.

– Снимите с него ботинки и брюки, – приказал Рэнделл.

Двое схватили Шона за ноги, выполнили приказ. Шон

лежал на холодном железном полу, полуголый, беспомощный. Странно, беспомощный мужчина становится еще беспомощнее, когда он без брюк. Рэнделл посмотрел на него сверху вниз, несильно ударил ногой в пах. По его глазам видно было, что он часто прибегал к таким приемам, знает, какое это возымеет действие.

В углу бывшей кают-компании Рэнделл поднял железную полукруглую скобу с двумя кольцами на концах. Их соединял тяжелый болт, намертво вкрученный в одно из них.

– Видишь? – спросил Рэнделл. – Я всегда люблю объяснять людям, что с ними будет. Мне кажется, так получается гораздо увлекательнее. – Он смаковал слова; глаза сузились, стали как острие ножа – Рэнделл словно хотел вонзиться в мозг Шона, отыскать там страх, сделать его более жутким. Так всадник, ведущий шагом заарканенного, необъезженного, разгоряченного мустанга, разговаривает с ним, показывает хлыст, уздечку, седло. Рэнделл провел языком по губам, почувствовал капельку пота на верхней губе, втянул ее в себя.

– Видишь, как ходит болт? Эту штуку вполне можно приспособить как тиски, верно? Хочешь закручивай, хочешь раскручивай. Понятно тебе, грязный ирландский террористишка?

Шон все равно молчал, и Рэнделл сильно ударил его ногой в бок.

– Скажи, что ты все понял, Райен. Мне бы хотелось думать, что тебе это небезразлично.

Азы такого метода Рэнделл познал еще в школе, где с ним учился еврейский мальчик, которого в классе не любили. Однажды, в течение длинного субботнего вечера, Рэнделл понял суть наслаждения, которое приносит ощущение полной власти над человеком, над его телом и духом, понял, как легко заполучить такую власть, как другие боятся обладать ею или ее использовать. И очень радуются, когда кто-то все за них делает. Стоило ему один раз показать, что он готов как угодно издеваться над еврейским мальчиком и мучить его, остальные охотно помогли. Это отвечало общему желанию. Они стали командой. А команда начинается с капитана.

Он снова ударил Шона ногой.

– Скажи, что тебе все понятно.

– Я понимаю.

Рэнделл еле слышно выдохнул воздух: первый этап пройден. Если заставить человека хоть что-то сказать, он довольно скоро расскажет все. Надо, чтобы он повторил за тобой какие угодно твои слова. «Говори, что вы, евреи, не такие, как все». Через час мальчик кричал: «Да, да, да, евреи убили Христа, грязные, проклятые евреи убили Христа». Потом было какое-то расследование, но директор школы сам не очень-то любил евреев, и скоро родители тихо забрали мальчика из школы. За два года до этого они бежали из Германии и не хотели поднимать шума.

Двое, державшие Шона за ноги, одобрительно и с нетерпением смотрели на Рэнделла. Капитан Робертсон, творивший то же самое с африканцами, придерживал голову Шона, прижав палец к его верхней губе, профессионально оценивая выражение глаз пленника. Когда все начнется, сначала будет тихо, затем последует истерический отказ говорить, а потом ирландец сломается. По расчетам Робертсона, это произойдет

через полчаса.

– Прекрасно. Рад, что ты все понимаешь, – сказал Рэнделл. – Потому что я намерен использовать этот неподходящий инструмент, чтобы тебя кастрировать. Если я сейчас закручу болт, можешь представить, что произойдет. – Рэнделл осторожно повернул болт. Шон почувствовал боль. Рэнделл открутил болт и убрал скобу. – Боюсь, будет много крови.

Шон почувствовал, что его тошнит. Закрыл глаза, но капитан Робертсон большими пальцами поднял ему веки.

– Даю тебе на размышление несколько минут. Пока мы снесем тебя вниз. – Рэнделл встал, двое его подручных подняли Шона за ноги, тогда как голова его осталась лежать на полу. – Мы спустимся в машинное отделение, где я предоставлю тебе единственную возможность спастись. Я хочу точно знать, что ты делал последние двадцать четыре часа. С кем встречался. Что рассказал этим людям. Что они рассказали тебе. Если расскажешь все подробно, очень откровенно и правдиво, может быть, мы закроем глаза на это небольшое недоразумение. – Он поднял скобу, уронил ее на пол сантиметрах в тридцати от глаз Шона. Железо ударилось о железо – Шону показалось, будто ему воткнули в череп нож и повернули его там.

Двое подняли Шона за ноги, взвалили себе на плечи и понесли головой вниз, как мешок.

В машинном отделении эхо отзывалось по-другому – громче, глуше: помещение было гораздо просторней, чем кают-компания. Голова Шона лежала на узенькой перемычке, огороженной металлической решеткой от пропасти в восемь-девять метров, на дне которой горами вздымались двигатели, поблескивали огромные поршни, клапаны, извивались блестящие медные и стальные трубы.

– Перекиньте его через решетку, – приказал Рэнделл.

Шона подняли, на секунду он застыл в воздухе: на ноги между коленями и щиколотками накинули петлю, столкнули с мостика – Шон повис головой вниз, раскачиваясь, извиваясь, глядя сначала в переборку, потом в пустоту, в девятиметровую пропасть. Метрах в трех над собой он видел склонившиеся к нему смеющиеся жуткие перевернутые лица. Улыбаясь, смотрел вниз Рэнделл, словно отражение в луже, где вместо воды – мрак. По мере того как канат опускали ниже и ниже, маятник с Шоном на конце раскачивался все шире и все медленнее. Машинное отделение поворачивалось, переворачивалось, вертелось на дюжине разных осей. Шон задел о что-то головой – к счастью, вскользь, изогнулся в воздухе, качнулся обратно, ударился плечом о какой-то выступ, его отбросило метра на полтора в пустоту, он завертелся волчком, почувствовал, что канат начал разматываться, петли вокруг щиколоток и пояса ослабли.

У Шона высвободилась рука, он инстинктивно схватился за одну из труб. Он ничего не видел, голова еще кружилась, его тошнило, но рука вцепилась в трубу, канатные петли, не оттягиваемые весом тела, ослабли еще больше. Люди, опускавшие его, хоть и смотрели вниз, но не смогли разобрать, что произошло: они забыли, что Шон будет связан, только пока натянут канат. Он высвободил вторую руку, дернул за канат. Петли свалились к его ногам, но одна обмоталась вокруг горла, а в этот момент наверху поняли, что происходит, и принялись тянуть канат вверх. На какую-то долю секунды петля застряла у него под подбородком, потащила вверх, отрывая от труб. Шон просунул под петлю обе руки, сбросил ее, увидел, как канат, словно змея, исчез в темноте.