Жиган по кличке Лед
Шрифт:
– Гена, – сказала ему Александра, – ты спокойнее… Я все объясню. В конце концов, здесь все друг с другом давно знакомы. Ну, или – почти все.
– Да я вот тоже знаю Семена Андреевича, – подал голос Вишневецкий, – еще с тех пор, как он вошел в класс школы-интерната № 1 и застал там сценку под условным названием «убийство Цезаря». С участием того же Мастриди, кстати, которого тогда именовали просто Юрка Пыж.
– Знакомые все лица, – с некоторым принуждением усмехнулся Лагин и сел за стол. – Ну, налейте и мне, раз вот Илья обещает долгий и интересный разговор. Что ж я всухую-то буду слушать?
– Это вы правильно говорите, товарищ Лагин. Вы вообще все правильно говорите вот
– К этому замечательному списку ты забыл присовокупить товарища Паливцева, с которого все и началось, – сказал Лагин.
– А, Лева, которого я не убивал, но все равно получил двадцатку за двойное убийство? Да, Леву я не убивал. Чем дальше, тем больше прихожу к выводу, что Паливцева убил все-таки ты, Семен Андреевич. Не хотел ворошить совсем уж стародавнее прошлое, напоминать даме, – Илья выразительно взглянул на Александру, которая сидела, уставив взгляд куда-то в стену, – напоминать ей о ее возрасте. Но раз уж подобралась такая отличная компания, отчего нет? Ваня, начисли нам еще по соточке… Борис Леонидыч, поухаживай за хозяйкой дома – с твоего позволения, Васильич… Да, товарищ Лагин, мне упорно кажется, что прирезал этого Паливцева все-таки ты. В конце концов, это тебя он шантажировал. В конце концов, это тебе грозил его длинный язык. Так что если ты и не сам завалил, то организовал мокрое дело и наверняка знаешь настоящего убийцу, вот я что тебе скажу.
– А я даже скажу тебе больше. У тебя действительно есть основания подозревать меня в сокрытии улик, – в тон Илье проговорил Лагин и перевел взгляд сначала на Санаева, потом на бледную, вытянувшуюся в струнку на своем стуле Александру, – у тебя действительно есть право сетовать на то, что ты не убивал, а срок получил. И я тебе больше скажу!.. Все эти годы я пытался тебе помочь. – Лед сардонически улыбался. – У меня была своя рука в Управлении лагерей. Не в последнюю очередь благодаря моей помощи ты выжил. Не был пристрелен при очередной попытке к бегству. Попал на фронт и получал звания…
– Ты еще скажи, что и на фронте был моим, извиняюсь за выражение, ангелом-хранителем. Чушь! Думаю, ты не удивишься, Лагин, если я отвечу: я не верю ни единому твоему слову. Да даже если бы и верил – что это меняло? В конце концов, я давно не тот девятнадцатилетний парень, что шел на свадьбу любимой девушки не в роли жениха, а так… И никто не вернет это время. И никто не вернет те годы, которые я прожил словно за кого-то другого. Ненавидя уголовщину, стал вором в законе. Будучи по рождению и убеждениям белым, воевал за Красную Армию. Об этом я как раз не жалею! Но все остальное… – тихо сказал Илья, и Вишневецкий, Снежин, Санаев со смятением увидели в его глазах слезы. – Так получилось, что я жил не за себя. Как будто в моих жилах, в моей жизни текла не настоящая, а бутафорная кровь. Холодная, наигранная. Только четыре года, – с жаром сказал Илья, опровергая свои слова о холодной крови, якобы текущей в его жилах, и глаза его заблестели, – только четыре года я был самим собой. Я воевал!.. Страшная и несправедливая война, потому что многие из тех, кто должен был жить, погибли, а многие из тех, кто должен не умереть даже, а издохнуть – живут.
– Илюша… – тихо вздохнула Александра.
– Каледин! – выговорил ее муж. – Лейтенант Каледин, не раскисать! Ты же был лучшим разведчиком в моей части. Да что там части – в моей жизни!
– Только тебя не держит за горло татуированными блатарскими лапами прошлое, – уже спокойнее выговорил Илья. – Ладно. Ты совершенно прав, подполковник. Я слишком долго боролся со своим прошлым. Пора бы от него избавиться. В конце концов, у меня все-таки есть иллюзия, что я могу начать жизнь с чистого лица. Вот только не в этой стране. Нам нужно уехать отсюда. Всем. Мне, Вишневецкому, Ивану. Деньги не вопрос – все-таки не зря в деле с убийством Льда фигурировал пропавший воровской общак, правда, Семен Андреевич? Только прежде мне придется задним числом оправдать годы, проведенные на зоне.
– Это как же? – спросил Лагин. – Если ты намекаешь на то, что неплохо бы меня располосовать, посадить на перо, расквитаться за события многолетней давности – так это ты напрасно. Неужели будешь делать это на глазах у Альки, на глазах у своего бывшего командира? Представляешь, какие неприятности ждут их, когда на отведенной им жилплощади уголовник-рецидивист завалит высокопоставленного работника Советского правительства? Кстати, внизу меня ждет машина с шофером, который, выждав определенное время, может и поднять тревогу. Это тебе в голову не приходило?
– Есть непреодолимые обстоятельства, – с сарказмом ответил Лед. – Все тобой перечисленное, Семен Андреевич, к таковым не относится.
– Так, – тревожно сказал Санаев, – я не знаю, что ты задумал, Илья, но…
– Спокойно, Васильич! Если ты думаешь, что я хоть одним своим шагом могу подвести тебя под монастырь, значит, я сам виноват, что не убедил в обратном… Я тебе слово даю, что в твоем доме все будет тихо и спокойно.
– И вы, товарищ подполковник, зная о том, что грозит замминистра Госконтроля СССР, будете сидеть в бездействии? – усмехнулся Лагин. – Вы же советский офицер. Должны защищать свою партию и правительство от уголовного элемента.
Санаев молчал. Кривил губы Лед. Лагин перебросил взгляд на Альку и выговорил:
– Может, ты что скажешь? А, Алька? И о жизни Ильи, прожитой не за того, и о Паливцеве, со смерти которого все пошло под откос? А? Пора бы внести ясность.
Александра встала. Она была смертельно бледна. Ноздри вздрагивали. При одном взгляде на нее Лед вдруг застонал и бросился к стене. И принял – словно посланную вдогонку длинную очередь – убийственную последовательность негромких слов:
– Все он правильно говорит. Пора внести ясность. Паливцева убила я. Я сама не поняла, как это вышло. У меня был тот дамский кинжал, который ты мне подарил, я еще смеялась и негодовала одновременно, когда ты мне его притащил… Паливцев был пьяный, полез в коридоре с непристойностями, я его и ударила. Даже не поняла, как вышло… Он сначала, кажется, даже не почувствовал, а когда понял – потащился на свежий воздух… Даже пытался закурить. Там и упал. А у меня… У меня был какой-то ступор. Я пошла в комнату, потом открыла окно, чтобы подышать. Честное слово, я ничего не понимала, так получилось… А потом я увидела тебя, Илья, над Паливцевым, и тут до меня дошло, что я сделала. И – началось… стрельба, драка, крики, твое лицо перекошенное… Я струсила. Я не поверила, что все это наяву.