Жил-был на свете человек
Шрифт:
– А это бесплатно, - говорил весело, с доброй улыбкой. - Пусть малышня повеселится!..
– Так бесплатно и надавали? - удивлялись хозяйки.
– Да, да, просто так, от доброй души. Ты думаешь, горожане буржуи, что ли, какие-нибудь? У них тоже сердце есть. Скажи им слово искреннее - у них уже и слезы на глазах... Я им это: мол, сестрички родненькие, может, есть у вас какие куклы, игрушки завалящие, обрадуйте наших деток. Скучают они. Не успел я это проговорить, гляжу, они уже охапками тащат... Чего только нет! "Бери, бери! - смеются. - Пускай забавляются!.."
Были
Вот снова тянет старик свои санки. Возок невелик. Вещиц набралось не слишком много. Город повысил цены на свой товар. Нет, не из скаредности, тут причина другая. Во-первых, и в продуктовых магазинах нет-нет да и стали появляться мясцо, масло, рыба. А это потому, что наши войска уже подступают к самому Берлину. Выходит, войне скоро конец! На лицах, в глазах у людей засветилась такая радость, что и не передать. Каждый встречный словно бы улыбается чему-то. Даже столбы на улице будто поют: "Война кончается, война кончается!.."
Прежде, бывало, о цене даже и не заикались. А сейчас - торгуются. А то захлопнут дверь перед самым носом: "Ладно, миленький, как-нибудь перебьемся, теперь уж недолго ждать..." Ну и пусть! Халим-абзый на них нисколько не в обиде. Главное - это, стало быть, войне и вправду приходит конец! Как же этому не радоваться? В тряпье ли дело? Война кончается - вот в чем! И отойдет нужда таскаться в город с санками этими. Пожалуйста, просим милости, в магазин! Покупай... Вот такие радостные вести везет нынче домой Халим-абзый. Скорей бы добежать, обрадовать народ. А идти-то еще далеко! Пока ты дойдешь, вдруг люди уже прознают все по радио ли, телефону... А впрочем, чего волноваться? Такие вести, хоть сто раз повторяй, все равно приятно. Так что беспокоиться нечего. Только вот метель бы приутихла. Глаз не открыть. Из сил выбиваешься...
Слишком поздно обнаружил Халим-абзый, что за своими думами и не заметил, как отстал от спутников. Поглядел вперед и за вьющимися по ветру косами снега так никого и не разглядел. "А чего мне бояться? - успокоил себя Халим-абзый. - Верст через пятнадцать снова будет село..."
Однако старик ошибался. То село давно осталось в стороне. Старик тянул, тянул свой возок и остановился, стал оглядываться во все стороны. Ничего, кроме снежной кутерьмы, не увидел. "Сбился..." - закралась ему в душу опаска. Он взял с санок палку, стал разрывать снег. Докопался до земли, сорвал травку, пожевал - то была не трава, а росток озимой ржи.
– Ну и слепец! - ругнул он себя. - Ты же заплутался. Что теперь делать будешь?
Не долго раздумывая, повернул свои санки и двинулся обратно. Сперва он еще различал собственные следы. Но вот и их не стало. Как быстро заметает! Старик и без того крепенько притомился, а от страха затеряться в степи его холодный пот прошиб. Остановился опять. Теперь он вовсе не знал, в какую сторону идти. Снял
Старик шел долго, упорно. Приостановился, снова навострил уши. Свист проводов теперь слышался где-то в совершенно другой стороне.
– Помутилась голова... - сокрушенно говорил старик себе под нос. Постой-ка, слышно, будто опять где-то собаки брешут...
Снова напряг слух. Нет, показалось... Метель беснуется.
Край небосвода вроде заалел. Значит, день кончается. А с другой стороны уже стеной надвигалась черная ночь. Сплошная, высокая, она будто всей своей неумолимой громадой угрожала старику: "Я задавлю тебя насмерть..." Беззащитный Халим превратился в этом мутном просторе в ничтожную серенькую точку. И все же путник из последних сил принялся вытягивать свои санки на спасительный большак. Вот напор ветра спал, и старику померещился телеграфный столб.
– Вот же где ты, столбовая дороженька! Выручай, милая!..
Столбовая дорога! Кого только не уводила она в неизведанные дали и кого не приводила к родному дому. И никого-то никогда она не обманывала, не подводила. Ни в буйные метели, ни в страшные ураганы, ни в черные ночи не терял на ней человек света далекой надежды. Сбился - выходи на большак...
Старый Халим тоже устремился на столбовую дорогу. По морщинам лица его градинами скатывались капли пота и бисером застывали на усах, бороде. Он шел напролом, одолевая всесильную мощь стихии земли и неба. И вот выбился из сил. Дыхание стиснуло, ноги отяжелели. Он сел на свои санки, поднял воротник шубейки. Шапку надвинул поглубже, руки засунул под мышки. Он до того ослаб, что не смог бы сделать и полшага. Да, надо отдышаться, передохнуть. Нет, о смерти он не думал. Какая может быть смерть в метель! Да что она такое, метель? Снег да ветер. Ну и пусть покуражится. А вот как там наши сынки-солдаты под огненной-то метелью? Вот где обрываются молоденькие жизни... Вот где беда...
Старик стал перебирать в памяти мужчин, парней - односельчан, ушедших на войну. Скоро, скоро конец этой войне. Бог даст, вернутся. О аллах, верни их живыми да здоровыми!..
Потом вспомнил он женщин.
Ах, вы милые, добросердечные! Что сталось бы с жизнью на земле, не будь вас!.. Так и знай, изболелись душой, все глаза проглядели, меня дожидаются. И, наверное, твердят одно: "Не запропастился бы наш Халим-абзый в такую непогодь!" Да не волнуйтесь, не тревожьтесь. Знаете ли вы, какую великую радость я везу для вас!..
Метель свирепела все пуще. Вот уже старика замело по колени. Потом и самого с головой одело сплошь в снег...
Настало утро с крепким морозом и ярким солнцем. На самой обочине столбовой дороги стоял белоснежный памятник, изваянный метелью. В бескрайней степи над зыбью снегов стояла великая тишина.