Жил на свете рыцарь бедный
Шрифт:
Он не угадал и даже огорчился из-за своей недогадливости. Во время разговора у него сложилось странное впечатление, что Дерюгин ждал именно его и именно затем, чтобы поговорить о Кате. «Причем, — отметил про себя Мышкин, — совершенно непохоже, чтобы он преследовал какие-то цели. Говорит, чтобы говорить. Ему необходимо о ней говорить — и все. Впрочем, не будем ничего утверждать категорически…»
От Дерюгина довольно сильно пахло спиртным. Мышкину показалось, что на этот раз он все-таки пьян. Как только Мышкин устроился в кресле, по другую сторону стола, и секретарша, подавшая кофе, покинула помещение, Дерюгин заговорил, не дожидаясь вопросов. Заговорил быстро, лихорадочно и сбивчиво, как будто только и ждал
— Вот этот, ваш, вчера спрашивал, были ли у нее враги, — начал Дерюгин, и Мышкину как-то сразу стало ясно, что эта фраза — не более чем формальный повод начать рассказ. — Какие враги… Бабы ее не любили — это да. Иначе и быть не могло. Ведь рядом с ней, знаете, все линяли. Никто конкуренции не выдерживал. Я иногда прямо сам поражался… Вот представьте — входим мы с ней в какой-нибудь зал. Прием какой-нибудь или презентация, что-нибудь такое… Народу — тьма-тьмущая. Девки вокруг — одна другой краше. Глаза разбегаются. Коллеги мои ведь тоже, знаете, не дураки по этой части. — Он усмехнулся. — Казалось бы, как тут выделишься? И она сперва стоит себе так тихонечко, вроде бы скромненько. А потом… улыбнется, глазами стрельнет, кому-то что-то скажет… и глядишь — вокруг нее все больше и больше. Как магнит. И всем ясно: она — главная, она — лучше всех. Так что бабы не жаловали… это конечно… Но чтоб убивать? А ей эти приемы нравились… кайф ловила. Только иногда вдруг что-то наезжало… Заводилась: быдло, быдло, с быдлом общаешься… и сам тоже… серый, как… известно что. Почитал бы хоть что-нибудь, говорит, кроме биржевых сводок…
Тут у Мышкина ни с того ни с сего вдруг возникло странное чувство — словно что-то промелькнуло знакомое, где-то и когда-то виденное… не то слышанное.
— И ведь сама-то, главное, почти ничего не читала… — продолжал Дерюгин, и ощущение пропало. — «Cosmo» да «Cosmo», и все в таком же роде. Ничего ей такого не надо было. Никакой премудрости. Это так — зуд какой-то… Блажь, одна блажь — ничего больше… Она бы ко мне вернулась. Побесилась бы — и вернулась, никуда бы не делась…
В этом месте его голос еле заметно дрогнул, и Мышкину невольно подумалось, что тут он, пожалуй, лжет. «Вопрос в том, кому — мне или себе?» — подумал он, а вслух сказал осторожно:
— Вот вы говорите, женщины ее не жаловали…
— Терпеть не могли… — перебил Дерюгин.
— Пусть так… Что же, у нее не было ни одной подруги? Может быть, кто-нибудь с детства остался?
Мышкину очень хотелось обнаружить какую-нибудь подружку. Он ни секунды не сомневался, что женщины будут необъективны, и подружки, скорее всего, тоже. Однако столь же очевидно было другое — мужчинам в этом случае можно было верить еще меньше. Он исходил из того, что портрет критический все-таки можно, поделив на десять, приблизить к истине — восхищение же застит глаза, как ничто другое. Образ Кати по-прежнему не вырисовывался, многое как было, так и осталось не совсем понятно. Рассказ Дерюгина не столько прояснил картину, сколько напустил еще больше туману. А Мышкину очень хотелось составить себе о Кате четкое представление. Так хотелось, что он, грешным делом, вдруг засомневался — не для себя ли ему этого хочется в первую очередь, а потом уж — для хода следствия. «Для следствия это нужно? — спросил он сам себя. — Нужно. Ну и все, мои дополнительные мотивы никого не касаются… Да их и нет».
— Нет, подруг не было, — покачал головой Дерюгин. — Разве что Наташка… Да какая это подруга!
— Кто это — Наташка? — поинтересовался Мышкин.
— Наташка. Домра. Домработница. Убираться приходила. И не только. На все руки мастер. И парикмахерша, и маникюрша. Веселая девка и не злая, а какая-то такая… плевать
— Можете дать мне ее координаты? — попросил Мышкин.
— Ради бога. — Дерюгин достал записную книжку и продиктовал Мышкину номер телефона. — Ну вот… Наташка… и вроде все. Школьных не осталось. Нет, постойте, что это я?.. Еще одна была, как раз со школы. Но эту я совсем не знаю. Да и Катька с ней общалась раз в год по обещанию. К нам она не приходила, всегда Катька к ней. И всегда возвращалась злая.
— Как ее зовут?
— То-то и есть, что не знаю. Не помню. Филологичка какая-то, с филфака. Как же ее звали? Погодите… Имя какое-то редкое… Катька ее каким-то прозвищем звала… что-то от «гусеницы»… Не помню.
Эта информация показалась Мышкину весьма занимательной. Необходимо было ее обдумать и понять, можно ли ее использовать, и если да, то как именно. Однако решение вопроса приходилось отложить.
— Ну хорошо… — вздохнул Мышкин. — Задам вам глупый вопрос. Кто, по-вашему, мог это сделать? Я не имя имею в виду… То есть на имя я не рассчитываю, — поправился он.
— Я понял, — перебил Дерюгин. — Я уже говорил вчера этому… вашему… У меня есть враги — у меня, а не у нее… Я так думаю. Это раз. Ну и потом… — он на секунду умолк и окинул Мышкина странным взглядом, выражавшим одновременно бесконечную тоску и насмешку. — У меня могли быть причины это сделать. Да. Она ведь меня бросила как-никак. Если, конечно, вы, инспектор, верите в убийства из ревности…
«Инспектор» — это гаврюшинская работа, — отметил про себя Мышкин. — Делать ему нечего». У него снова возникло ощущение не то повтора, не то совпадения. «Я недавно думал про убийства из ревности… в какой-то связи…» — промелькнуло у него в голове, но вспоминать было некогда.
— Да, кстати, — начал он самым нейтральным тоном, — на пистолете, найденном рядом с телом, обнаружены ваши отпечатки. Вы можете это объяснить?
— Это мой пистолет, — заявил Дерюгин мрачно, но без тени удивления.
Если Дерюгин ожидал от Мышкина более живой реакции на его, Дерюгина, самооговор, то теперь он имел все основания чувствовать себя отомщенным. Мышкин опешил.
— Вы заметили… еще тогда? Почему же не сказали?
— Ничего я не заметил. Ничего не видел. Только… ее…
— Так как же тогда?..
— Не знаю. Сегодня утром как будто под руку толкнул кто-то. Полез проверять, а пистолета нет…
— Но кто же… Кто, no-вашему, мог его взять?
— Опять-таки не знаю. Мог кто-то из… коллег, так сказать — из тех, кто в гости заходил. Прислугу мог кто-нибудь подкупить. Ну и потом… Катька сама могла взять… хотя, видит Бог, не представляю зачем… Я ждал вашего прихода…
— Понятно… — задумчиво проговорил Мышкин. — В таком случае изменим формулировку. У кого, по-вашему, могли быть причины попытаться от вас избавиться?
Дерюгин посмотрел на него с удивлением.
— Вы не слушаете меня, что ли? Я же второй день объясняю, что это мои конкуренты, враги… по делам, так сказать. А кто именно — это уж…
— Нет. — Мышкин покачал головой. — Мы все-таки говорим о разных вещах.
— Это как?
— Вы говорите о том, что Козлову убили, чтобы вас деморализовать, выбить из колеи, уничтожить морально. А я говорю совсем о другом. И… я бы искал скорее не среди деловых конкурентов, а среди… личных. Хотя вот в этом, конечно, можно и ошибиться…