Жили-были люди
Шрифт:
Старый почтальон поднялся по винтовой лестнице и долго-долго стучал в обшарпанную деревянную дверь. Потом просунул в щелку конверт с большой казенной печатью. Печать была черная, и почтальон знал, что это означает. И был рад тому, что не застанет Марию дома…
У крыльца старик столкнулся с Марией, виновато развел руками и поспешил прочь. Странная ее улыбка поразила его.
Мария, пританцовывая, легкой походкой поднималась по лестнице. Она торопилась. Она и так уже задержалась. Ведь дома ее ждут – сын и Пьетро.
14-16.09.2009 г.
Цикл
Е.Х.Зубаирову
С.В.Тимофееву
Измена
Во вторую хирургию пришло на практику «молодое пополнение» - студенты медучилища. Девчата ничем не отличаются от медсестер; так же смеются, так же кокетливо выпускают из-под белых шапочек на лоб кудряшки. Парни – Женя и Володя – невероятно серьезны; с осознанием глубины своего предназначения и святости долга разносят по палатам градусники, записывают температуру, терпеливо отвечают на вопросы больных – преимущественно дам пред-и послепенсионного возраста. В ординаторскую студентов, конечно, не пускают, поэтому в промежутках между «подай-принеси» они сбиваются стайкой на стоящем в коридоре диване (ночами на диване спят дежурные медсестры).
Утром Володя ведет на УЗИ бабушку из шестой палаты. Идти далеко, в подвал, в поликлинику, а бабушка если и ходячая, то с приставкой «еле-еле», потому и поручена заботам студента.
Спустя два часа бабушка вновь возникает в коридоре под руку с Володей. Чем-то явно довольная, она медленно шаркает тапочками по линолеуму; путь их лежит мимо заветного дивана, на котором одиноко сидит Женя, уткнувшись в телефон. Увидев студента, бабушка приосанивается и с кокетливой улыбкой говорит:
– Женечка, я ведь тебе изменила!
Будущий врач поднимает голову – и немедленно откликается:
– А я думал, у нас с вами навсегда.
Поправив седые кудри, бабуля хмыкает и с достоинством ползет дальше в свою палату.
Советский человек
Оля – молодящаяся дама лет сорока пяти – прошла огонь, воду и медные трубы. Две операции на позвоночнике ей делали в Германии, третью – в Москве. Теперь будет четвертая.
В промежутках между обсуждением своих и чужих болезней Оля веселит соратниц по палате рассказами о Германии: как там невероятно чисто, как все улыбаются и никто, ну совсем никто не говорит по-русски. С тамошними врачами Оля общалась с помощью переводчика. В один из вечеров, перед самым отбоем, Оля вспоминает:
– Когда я очнулась после операции, то первый вопрос у меня был: «Как прошла операция?». Мне сказали, что хорошо. А второй вопрос я задала такой: «Я вела себя достойно советского человека?»
Совершенно обалдевшие женщины замирают в ожидании продолжения. Оля добавляет с гордостью:
– И мне сказали: «Да». И я уснула. Они еще что-то говорили, но я уже не слышала – мне тогда было это неважно…
Роковая женщина
Анна Михайловна, лежачая пациентка нейрохирургии, немолода, но тщательно следит за собой.
После операции больных обычно привозят в палату «в натуральном виде» - то есть в чем мать родила; халат, тапочки и белье аккуратно сложены сбоку на каталке. Анну Михайловну, еще сонную, сгружают на кровать, вещи кладут на тумбочку, тапочки поставили на пол. Денис Валерьевич, палатный врач, заглядывает к нам, чтобы удостовериться, что с Анной Михайловной все «в пределах нормы», и уходит по своим врачебным делам. Мы ждем обеда, не забывая приглядывать за женщиной; дело обычное – после операции все помогают друг другу, «все там будем».
Едва очнувшись от наркоза, Анна Михайловна шарит руками по кровати. Заглянувшая в этот момент в палату санитарка подходит к ней:
– Чего тебе? Проснулась? Что ищешь?
– Одеться, - бормочет Анна Михайловна. – Трусы мои где?
– Вот они, твои трусы. Помочь, что ли одеться?
– Да, помогите. А то придет сейчас Денис Валерьевич, как же я перед ним…
– Не видал Денис Валерьевич ваши голые попы, - сердито бормочет санитарка, помогая даме натягивать белье.
Не мужчина
Гинекология – царство женское, мужчинам туда хода нет. Приходящие мужья или братья стыдливо жмутся к стеночкам в «предбаннике» - комнате для свиданий; даже если и пройдет кто-то, чтобы поговорить с врачом, то это скорее исключение, чем правило.
Утром отделение оглашает крик «На уколы!», и женщины занимают очередь перед процедурным кабинетом. Дверь нараспашку, стесняться некого – тут все свои. Очередь продвигается довольно быстро; смех, шуточки, рассказы о славном больничном прошлом – наслушаться здесь можно чего угодно.
Вдруг гомон в коридоре перекрывает отчаянное:
– Девочки, смотрите! Мужчина!!
Все головы дружно поворачиваются в другой конец отделения: там, возле туалета, мелькает мужская фигура с тросом и какими-то инструментами.
Проходит пара секунд, прежде чем из очереди раздается разочарованное:
– Да какой же это мужчина? Это же сантехник!
Недовольное «У-у-у!», крик из кабинета «Следующая!» - и женщины возвращаются к обсуждению нелегких дамских проблем.
Июнь 2012
Сказка про слова
Из цикла «Осенние сказки»
Димке
У каждого слова – свой цвет и запах. Это неправда, что слова не имеют смысла; каждое слово – живое, только нужно уметь его слышать.
Слово «отчаяние» - светло-желтое, выгоревшее и обесцвеченное. Оно обесцвечено болью, изматывающей тело и душу. Оно пахнет лекарствами, грязными подъездами и усталостью. Оно выглядывает из-под двери призраком ночной «неотложки» и гулким эхом больничных стен.