Жили-были…
Шрифт:
И это в то время, когда уже был издан Петром Первым указ (1724 года) о запрете женитьбы молодых, в том числе и крепостных, без их на то согласия.
То, что крепостных ни во что не считали, очень образно описал П.А.Кропоткин в тех же «Записках».
«…Но когда после долгих приставаний нам удалось заставить отца (отец, А.П.Кропоткин, был военный, в чине генерал-майора – С.Ч.) рассказать, за то он получил Анну с мечами и золотую саблю, тут уж мы были совсем разочарованы. История была до крайности прозаична. Штабные офицеры квартировали в турецкой деревне, когда в ней вспыхнул пожар. В одно мгновение огонь охватил дома, и в одном из них остался ребёнок. Мать рыдала в отчаянии. Фрол (крепостной А.П.Кропоткина – С.Ч.), сопровождавший всегда отца, бросился в огонь и спас ребёнка. Главнокомандующий тут же наградил отца крестом за храбрость.
–
– Так что ж такое, – отвечал отец наивнейшим образом. – Разве он не мой крепостной? Ведь это всё равно».
А вот и ещё, от философа В.В.Розанова (В.В.Розанов. Религия и культура. – Сборник статей – «По тихим обителям»), изучавшем крестьянский вопрос.
«…Русский мужик не ленив… Отхожие промыслы есть великий показатель, что мужик наш не лежебока. Но он решительно сбит с ног: 1) малостью земли, 2) отсутствием верных и обильных по близости заработков. Раньше грамоты, раньше даже веры надо спасти физиологическую суть народа. Надо положить или хоть не выбирать рубль из его кошеля – и уже затем его стричь, чесать, учить, даже «креститься» учить! Раньше всего надо «быть», и уже потом на это «быть» надевать культуру. А в деревне нашей поставлен вопрос о самом «быть». Ещё на ступень опуститься ей – и всё треснет там, ибо пахарь на дохлой клячонке, держащий вместо коровы козу (всё виденные примеры!), местами ленивец (от беспомощной бедности, от отчаяния, начинается лень), везде почти пьющий (русский опиум), вдруг протянет по дорогам руку за подаянием! Нищенство страшное явление. Тихое – оно зловещее бурь. Нищий – пансионер народа. Но когда сам народ «протянет ручку», кто же ему тогда подаст? Откуда? Что?!»
Написано это было ещё до отмены в 1861 г. крепостного права. Не прислушались. Не только крепостники, но потом и имперское государство, а потом и правопреемник – большевистское государство. И вот оно, тихое нищенство-то, и наступило. Оно ещё раньше наступило, и сейчас продолжается практически полным бездействием имущих власть.
Вот тогда насильно и перевезли Чекалиных из одной нищеты в другую…
Мой отец, Иван Васильевич, рассказывал, что когда он во время войны лежал по ранению в госпитале в Петрозаводске (начал он воевать по мобилизации в Финляндии в 1943 г.), медсестра спросила его, нет ли у него брата, Михаила. А у него как раз так и звали брата, который моложе него был на три года. Отец обрадовался, что жив, возможно, его брат. Встретился отец с тем Михаилом Чекалиным, оказалось – не брат. Так вот «не брат Михаил» рассказал, что в деревне их, в Архангельской области, половина деревни – Чекалины. Вполне могло оказаться, что деревня эта и была родиной нашей фамилии. Но название её, к сожалению, не сохранилось…
На другом берегу речки Бурначки находилась деревня Петровское (возможно, что написание этого населённого пункта – Петровская, как деревня). Впервые упоминается, как и сельцо Львово, в ревизской сказке 1816 г. по Борисоглебскому уезду Тамбовской губернии (в то время город Борисоглебск относился к Тамбовской губернии). Но дополнительно о Петровском рассказ будет несколько дальше, в главе 2 («Баранов Иван Николаевич»).
По линии Чекалиных в то время мужчины женились в позднем возрасте, за тридцать лет. Вполне возможно, что это было связано и с другим. Если просмотреть все известные епархиальные сведения по этим местам, то можно заметить, что число крестьян мужского пола несколько превышало число крестьян женского пола. Вот из-за этого дефицита могло быть и смещение возраста женихов в сторону увеличения.
Примерно лет тридцати с небольшим женился и Василий Иванович. Жену его звали Дарья, из подворья Лунёвых (как у нас в семье говорили, по бабушкиному выговору – ЛунЯвых). Больше, к сожалению, о ней ничего не известно. Знаю только, что умерла она в 1927 г., ещё до переезда их семьи из Львово в деревню Красный Куст. К концу своей жизни Дарья полностью ослепла.
От Львово Красный Куст находится (находился, потому что в настоящее время, начиная с 2004 г., он уже не существует) километрах в двадцати пяти, если по прямой линии, и километрах в тридцати – по дорогам. В то время деревня эта относилась к Грязно-Двориковскому сельсовету Полетаевского района Тамбовской области.
С какого времени появился Красный Куст выяснить не удалось, но известно, что в 1911 г., по епархиальным сведениям, его ещё не было, а в это время упоминается только хутор Шанина, что находился от деревни по другую сторону лощины с каскадом прудов. Примерно в 1917-1925 гг. и немного позже началось переселение крестьян в описываемых местах, стали образовываться новые деревни, которые называли часто так же, как и называлась ими покинутая. Так, можно полагать, что Красный Куст и образовался первоначально, примерно в 1915-1920 гг., из переселенцев села
Небольшая поправка. В середине июня месяца 2019 года я получил письмо от Натальи Викторовны Ананьевой из Самары. Она прочитала в Интернете мои воспоминания «Школа: Красный Куст, Полетаево, Узуново». Так вот, она говорит, что в Красном Кусте жили её родственники. Её бабушка, 1926 года рождения, как и мы, в своё время, играла в Шанинском саду. Её дядя родился в Красном Кусте в 1911 году, а его старший брат – и того раньше. Младший дядя учился даже некоторое время в Полетаево (похоже, что начинал он учиться в Красном Кусте, в его начальной школе), до переезда в другое место, ближе к местам наших родственников в Борисоглебском уезде. Упоминала Наталья и некоторые фамилии своих родственников, среди которых были Мамонтовы, Астафуровы. О Мамонтовых я дальше немного расскажу, а вот Астафуровы у меня остались только «на слуху». Помню, как-то в разговоре между мамой и папой прозвучала эта фамилия. К сожалению, не помню – в каком контексте. Помню даже так, мама, кажется, произнесла: «Клавка Астафурова». Так что возраст Красного Куста можно смело назвать старше 1911 года. Вероятно, что первые жители этих мест входили в общий хутор Шанина. Ведь у него была большая конюшня, рабочие руки были нужны. Потом, когда пошло переселение и заселение этих мест, посёлок и назван был Красным Кустом, и прежние его жители стали краснокустовскими, с тем же местом рождения. Я спрашивал о фамилии Астафуровы брата Мишу и сестру Валю, но они ничего не могли сказать, им она неизвестна. Упомянутая выше жительница Самары познакомила меня с краеведом тех наших мест Рязановой Татьяной. Татьяна почитала мои воспоминания о деревенском детстве, о Красном Кусте, они ей понравились. А в феврале 2022 года прислала мне немецкую карту, вероятно, конца 1930-х годов, на которой изображён наш Токарёвский район (в то время он был Полетаевским) с нашими деревнями Масловкой, Девяткой, Ряжском, Красным Кустом, Калиновкой, Пичаевым и др.
И ещё. В Интернете появилась заметка некой Ольги Дмитриевны из Ростова, которая назвала себя правнучкой этого хуторянина Шанина, а также назвала и ряд населённых пунктов, которые относились к его хутору. В числе этих деревень оказался наш Красный Куст, а также, что даже странно, – Верблюдовка. Почему странно? Только потому, что до этого название соседней с нами деревни Верблюдовка нигде не встречалось. Надо думать, что в сохранившихся до наших дней потомках Шанина настолько яркой осталась информация о том времени, что сохранились даже в памяти его правнуков названия наших деревень. Очень жаль, что нет обратной связи, ведь можно было бы узнать и ещё что-нибудь интересное о наших местах…
Почему Чекалины снялись с обжитого места и уехали в совершенно новое. Ведь это очень трудно, перебираться в другую деревню, да ещё и с домом. Дело, вероятно, вот в чём. В марте 1921 г. была отменена продразвёрстка и было объявлено о переходе к другой системе хозяйствования, к новой экономической политике, к НЭПу. По этой политике крестьянам разрешалась свободная торговля излишками получаемой ими продукции (после уплаты обязательных налогов: вместо ранних 70% теперь уплачивалось 30%). В связи с этим, для получения сельскохозяйственной продукции необходимы были хорошие урожаи зерна, других сельхозпродуктов, для увеличения поголовья скота нужны были хорошие пастбища и сенокосы. Чекалины и во Львово занимались торговлей мясом, и это у них хорошо получалось. Поэтому, вероятно, и решились они на переезд в новое место, где вольготней было с сенокосом и выпасом для скота, чем в густонаселённых местах в районе Львово. Только вот со временем переезда они ошиблись, да, вероятно, и с самим переездом. Кто же знал, что НЭП уже завершался, уже в следующем, 1929-м г., началось активное притеснение крестьян, занимавшихся выращиванием сельскохозяйственной продукции, началось известное раскулачивание. НЭП благополучно закончился. Вот к завершению НЭПа и состоялся этот переезд Чекалиных.
На новое место Чекалины перевезли свой старый деревянный дом, шестистенок. В этом доме были большие сени, кухня со столовой, да и спальней заодно, и большая горница, предназначенная в качестве спальни. Но горница была холодная, не пригодная для житья в ней зимой, так что на зиму она закрывалась, и все обитали в одной комнате-столовой-спальне. Дальше, уже здесь, я тоже немного расскажу и о другом доме, в котором я родился, но в котором не жил Василий Иванович.
В 1950 г., начиная с весны, старый дом снесли и построили дом из самана, тоже шестистенок, с большими сенями, из которых был выход во двор и на небольшое крыльцо, а также через приставную лестницу в сенях – на чердак, или, как мы называли, на потолок. Фундамента не было, саманные стены стояли просто на земле. Не потому, что так было принято строить, а потому, что не на что было купить кирпич.