Жили-были
Шрифт:
Дом и приусадебный участок продолжали постоянно требовать и денег, и трудозатрат, нужно было благоустраивать, поливать, косить, чистить снег, но удовольствие жить автономно и внутренний простор, не сравнимый ни с какой квартирой, с лихвой компенсировало это. Дети, конечно, помогали и заботы эти хозяйственные были скорее в радость, чем в тягость. Они подчёркивали, что появилось что-то своё, личное, отгороженное от остальных и позволяющее самоидентифицироваться, хотя слова такого Николай, конечно, не знал, но вот крестьянин,
Первые годы пытались возделывать полноценный огород с парниками и картошкой. У Ольги был повод вспомнить свою деревенскую молодость. Но с каждым последующим годом посевные площади сокращались, пока от огорода не отказались совсем, как от абсолютно безидейного мероприятия, особенно в Вологде – зоне рискованного земледелия.
Уже через пару лет от первично обширных посевов Олюня оставила только небольшие грядки огурцов и клубники. За домом, с южной стороны, разрастались три яблони, посаженные на второй год после переезда. Одна из них была “грушовка” – летнее очень сочное и сладкое яблоко – радость детям. Другая – “богатырь” – крупные, слегка приплюснутые плоды которой становились изумительно вкусными только после первых заморозков, а до этого их и откусить было сложно – так они были тверды. А вот третья яблоня, купленная, как “антоновка” – оказалась несъедобной “дичкой”. Спасибо Петру Алексеевичу – пожилому соседу с характером и повадками крепкого хозяина – привил на эту дичку “белый налив” и “память Мичурина”. Петр Алексеевич, как истинный настоящий крестьянин в своём хозяйстве всё мог сделать сам, в отличии от ремесленников или рабочих, которые сильны только в своих профессиях.
Рядом с застеклённой верандой, которую Николай расстеклял на недолгие тёплые месяцы, он посадил голубую ель, которая теперь уже изрядно подросла и которою дети наряжали на Новый Год. Неподалёку от ёлки поставил мангал с красиво выложенной поленницей – получилась, как теперь принято говорить, зона барбекью. А на задворках, в самом дальнем углу участка, естественно, пристроилась куча “нужных” остатков стройматериалов, накрытая ржавыми кусками железа и придавленная сверху кирпичами. Такая куча – больше или меньше – присутствует, пожалуй, в каждом российском дворе. Варьируется только укрывной материал – рубероид, железо или полиэтилен. Кучи эти – отголоски бедности и унижающего повального дефицита, в которых жили несколько последних поколений людей в нашей стране и которые ещё не выветрились из памяти. И всё идёт к тому, что навыки жизни в нищете в ближайшие годы снова понадобятся.
Основная работа, забота о детях и домашние хлопоты повторяющиеся изо дня в день и составляют жизнь. Но в повседневности всегда над настоящим доминирует ожидание какого-то лучшего “завтра”. Вот, зима кончится и…, вот после Нового года…, вот Михал Николаич в школу пойдёт – тогда. Но кончалась зима,
Поборов накатившую слезу, Николай Викторович продолжал переживать Леночкину новость. Ему, с одной стороны, было очень приятно, что дочь готова для него на такую жертву, с другой – ему не хотелось в прямом смысле отрывать кусочек от Леночки и оставлять её без одной почки. А ещё ему в глубине души было обидно, что одна только Леночка готова была ради него на жертву. Ему было бы очень приятно, если бы ещё кто-нибудь из старших детей, а то и все старшие дети, предложил ему пересадку, а он великодушно отказался бы.
Погруженный в подобные мысли и в расстроенных и растроганных чувствах он отправился в спальню. Уже в кровати Олюня сказала мужу:
– Ой, жалко мне Леночку. Ей ещё детей рожать, молодая такая… – Она хотела продолжить и сказать “тяжело ей будет с одной почкой”, но остановилась на полуслове.
В ответ Николай прокряхтел что-то нечленораздельное, сделав вид, что засыпает и не готов поддерживать разговор. Он прекрасно понял, что хотела сказать Олюня. Он уже и сам решил, что не воспользуется почками детей, в частности Леночки, но почему-то не мог произнести это вслух. Видимо оставлял для себя какой-то небольшой шанс на самый крайний случай и боялся этого шанса лишиться, как последней надежды.
Ольга же, переживая за мужа и желая ему помочь, очень при этом не хотела, чтобы кто-то из детей – её детей, которых она выносила, родила и выкормила – лишился из-за этого своей части. А Леночку с её безотказностью Ольге было жалко больше всех. Но если бы почку предложил Саша, то ей было бы больше всех жалко Сашу и так далее по списку.
Как многие матери она продолжала считать своих давно выросших детей физической частью себя и думать, что она имеет право распоряжаться этой частью. Каждый самый незначительный ущерб, нанесённый её ребенку она воспринимала как нанесённый ей лично. И, как большинство матерей, она готова была пожертвовать собой во благо своего дитя. И не важно, что “дитю” этому уже четвёртый, или какой там ещё, десяток.
Предбольничная неделя прошла в обычных заботах и бытовой суете, однако в атмосфере дома появилась какая-то напряженность, так бывает при катастрофическом росте давления перед коллапсом. Напряжение не было чем-либо определено, но ощущалось всеми членами семьи. Жена и старшие дети стали вдруг как-то особенно вежливы и предупредительны к Николаю Викторовичу и, не сговариваясь, звонили отцу чуть ли не по два раза в день, справляясь о здоровье и настроении.
Конец ознакомительного фрагмента.