Шрифт:
Таня Воробей
Жирафа
Одна-одинёшенька на всём белом свете
– Открой дверь! Ты меня слышишь? Немедленно открой дверь!
Стуки становились всё громче. Казалось, хрупкая дверь сейчас не выдержит и проломится, обрушится прямо на неё, как обрушилось это внезапное, ослепляющее горе.
Она сидела на краю ванной, глядя на свои сложенные на коленях руки и беззвучно плакала, даже не пытаясь вытереть слёзы.
– Что ты там делаешь?
– не унимался голос.
– Что, чёрт возьми, ты там делаешь?
Опять чертыхается от бессилия, насыщает свои слова гневом и криком, чтобы они стали
– Прекрати надо мной издеваться!
– и снова тяжёлые стуки в дверь отозвались у неё в груди.
– Если не выйдешь сейчас же, я выключу свет!
Вика поднялась и заглянула в глаза своему отражению в зеркале. Глаза были заплаканные и злые, как у вурдалака. Она включила ледяную воду и умылась, но лицо всё равно оставалось красным и опухшим. И, глядя на своё жалкое отражение, она зарыдала снова, с удвоенной силой.
И тут свет погас. Непроглядная тьма накрыла её, как пушистое и душное одеяло. Она забралась с ногами на стиральную машину, обняла колени и стала вглядываться в темноту. Летучей мышью повисло на крюке мятое полотенце; бельевая корзина замерла в углу, как коренастое, угрюмое чудище, поджавшее под себя сильные лапы, перед последним, решающим броском; и в зеркальной, чёрной мути притаился кто-то непонятный и угрожающий, кто-то, кто с сегодняшнего дня перестал быть Викой.
Человек у двери шумно вздохнул, потоптался и ушёл на кухню. Дрогнула стеклянная дверь, и чашки, бокалы и сахарницы ответили ей согласным дребезжинием.. Ему надоело разговаривать с пустотой. Он устал сражаться с деревянной дверью. Вика без труда представила, что он делает сейчас один на кухне, - курит и ходит из угла в угол. Стряхивает пепел мимо пепельницы в виде огромного башмака и смотрит в окно.
Этот человек был её отцом, самым родным на земле человеком. А она ненавидела его, как чужого, только ещё хуже.
– Я должна с кем-то поговорить, - прошептала Вика, слезая со стиральной машины.
– Я должна с кем-то поговорить, чтобы не сойти с ума.
Тихонько, чтобы он не услышал, она прокралась в свою комнату и придвинула к двери письменный стол. Хорошо ещё, что у неё есть лучший друг, есть человек, которому можно рассказать всё на свете, и он поймёт правильно.
– Мама, они меня очень обидели, - сказала она, глядя перед собой.
– Они не имели права так со мной обойтись.
Мама смотрела на неё ласково и понимающе, а её губы были чуть тронуты кроткой улыбкой. Эта улыбка как будто говорила: "Конечно, они не правы. Но разве в этом мире люди получают по заслугам?" Но Вика не нуждалась в её словах, ей было нужно, чтобы кто-то внимательно выслушал её, спокойно и не перебивая.
– Я его ненавижу, - жарко шептала она, держась пальцами за виски, чтобы голову не разорвало от пульсирующей боли.
– Ненавижу, потому что он предатель. Он и тебя предал, и меня. Но даже не это главное. Он предал наш мир, наш уютный мир. Только наш. Разве это можно простить?
Ей показалось, что мама слегка нахмурилась, и её улыбка стала совсем невесёлой.
– А обещал мне совсем другое, - продолжала Вика.
– Обещал, что мы всегда будем вместе: ты, я и он. А теперь бросил нас.
– Она всхлипнула.
– Ты бы видела! Выглядит, как последний придурок. Бороду сбрил.
– Ей нравилось называть его обидными словами, но легче почему-то всё равно не становилось.
– Лицо у него теперь совсем голое, даже неприлично. Я его без усов и не видела никогда. Сколько себя помню, у папы были усы. А теперь - на тебе, приехали. Ни усов, ни папы.
Вика помолчала, и мама молчала вместе с ней.
– А она мне совсем не понравилась, - Вика убрала волосы с разгорячённого лба.
– То есть абсолютно. Длинная, как жирафа, сутулая. И волосы крашенные в какой-то апельсиновый цвет. Смотреть противно. И улыбается широко и неискренне. Как будто что-то украла и хочет внимание своей улыбкой отвлечь. И главное, на тебя не похожа ни капельки. Ты красивая, а она - страшила.
Вике казалось, что маме будет приятно, если она расскажет, какая Жирафа непривлекательная. К тому же, так оно и было. На любом захолустном конкурсе красоты ей бы не позволили подработать даже гардеробщицей. А мама наоборот. Во-первых, она настоящая блондинка, что не так уж часто встречается. Во-вторых, у неё черты лица - правильные, ни одного изъяна. А Вика - вся в неё. Только вот носик подкачал - вздёрнутый, как у отца. Вечно от него одни неприятности.
– Он сошёл с ума, - твердила Вика.
– Надо быть безумным, чтобы обратить внимание на такую. Но ведь от этого ничуть не легче... И что мне теперь делать?
Мама не отвечала, только улыбалась своей грустной и загадочной улыбкой. И тут Вика услышала отчётливые слова, которые эхом отдались в каждой клеточке её тела:
– Ты должна защитить нас от неё, - произнёс приглушённый голос.
– Она нам чужая. Она пришла, чтобы уничтожить наш мир. Она пришла, чтобы забрать у нас наши воспоминания. И только ты можешь её остановить.
– Хорошо.
– Вика кивнула.
– Я так и сделаю. Я положу этому конец.
Она поцеловала мамину фотографию и поставила её на место, за стекло, на самую верхнюю полку. И снова одиночество нахлынуло на неё, как девятый вал. Захлестнуло и сбило с ног. Одна-одинёшенька на всём белом свете. А вокруг только враги и предатели, только обман и подлость.
Ты целуешься с первым встречным, и время останавливается
А всё это случилось из-за того, что в гостях было скучно, и Вика ушла пораньше. У Женьки Чижик мама уехала в очередную командировку, вот и решили собраться. Ёлкин принёс гитару, Некрылов - вина, Наташа даже испекла сладкий хворост по такому случаю. Песни орали, потом стали в "жмурки" играть, чтобы детство вспомнить. Только это не жмурки получились, а "толкалки". Все норовили того, кто зазевался подтолкнуть прямо в руки к водящему.
Вике всё это быстро наскучило, и она ушла на кухню. Знала, где у Женькиной мамы сигареты лежат, вот и решила покурить. Сигареты-то нашла, а вот зажигалки нет. И тут как раз Ляпустин заходит. Раскраснелся от "толкалок", смеётся.
– Влад, у тебя спички есть?
– Зажигалка подойдёт?
– он ловко поднёс огонь к её сигарете.
– Сам-то я не курю, а зажигалку ношу. На всякий случай.
– Ну, вот он и подвернулся, - сказала Вика и улыбнулась.
– Кто?
– Случай этот.