Жить на свете стоит

Крамер Марина

Ника щелкнула кнопкой на пульте, включая американский канал, который смотрела с целью языковой практики, как и советовал когда-то Максим, и в гостиную ворвался голос диктора, читавшего

новости:

– Сегодня на пляже в Пасадене около семи часов утра было обнаружено тело мужчины с пулевым ранением в голову. По предварительным данным, погибший – русский эмигрант, живший в Майами и приехавший в Пасадену с дочерью. Девочка взята под опеку службами социального контроля за несовершеннолетними до приезда матери.

Ника подумала – ну надо же, бедный ребенок, повернулась к телевизору, и стакан с минералкой выпал из ее рук, разбившись о кафель, – во весь экран показали Артема Масленникова, расслабленно лежавшего в белом шезлонге. И только отверстие во лбу говорило о том, что его отдых теперь будет вечным. Ника опустилась на пол и заплакала. Да, ее уже давно ничего не связывало с Артемом, она вычеркнула его из жизни и из памяти после того, что он сделал, но… Где-то в глубине души он все равно

оставался родным для нее человеком. Человеком, с которым она провела несколько лет жизни. Восторжествовавшая справедливость не принесла облегчения. Их не вернуть: ни Максима, ни Артема, а она все еще жива. Одноглазый Леня не обманул, сделал все, что смог. Значит, об этом он говорил в своей записке, об этом незаконченном деле. Но разве Ника этого хотела? Разве теперь ей легче оттого, что Артем мертв? Это не воскресило Максима. И она теперь чувствовала себя виноватой в том, что не остановила Леню, когда могла. Так что выходило: никакое это не торжество справедливости, это просто очередной камень на душе, очередная нестерпимая боль, чувство вины, с которым ей жить. И прекрасная Прага не сможет изменить ничего, и эта квартира в самом центре, подаренная ей Гавриленко. Разве что… Ника опустила глаза на уже заметно округлившийся живот и позволила себе слегка улыбнуться. Может быть, когда появится ребенок, ей станет легче. Как будто вернется Максим…