Житие старца Паисия Святогорца

Иеромонах Исаак

О монофизитах Старец сказал так: «Монофизиты не хотят признаться в том, что они не поняли Святых Отцов, но утверждают, что Святые Отцы их не поняли. То есть они ведут себя так, словно бы они правы, а их поняли неправильно». Когда из богослужебных книг предложили убрать слово «еретики» по отношению к Диоскору и Севиру, Старец охарактеризовал это предложение как «богохульное». Он сказал: «Значит, столькие Святые Отцы, имевшие Божественное просвещение и жившие в одно время с этими еретиками, не поняли их и ошиблись? И теперь, столько веков спустя мы хотим исправить этих Святых Отцов? Неужели даже чудо святой Евфимии Всехвальной ни о чем не говорит этим людям? Неужели она тоже "неправильно поняла" еретическое исповедание веры?»

Старец не желал выглядеть исповедником. Однако он противодействовал неправославным поступкам некоторых

церковных лиц. «Церковь, — говорил он, — это не прогулочный корабль того или иного епископа, чтобы он плыл на нем, куда ему вздумается». Противодействия Старца неправославным действиям того или иного епископа сопровождались многими молитвами и любовью к Церкви. И не только к Церкви, но и к тем, кто уклонялся от истины. Предпосылкой стояния Старца за истину было его бесстрастие, рассуждение и просвещение свыше.

Еще Старца волновала проблема церковного календаря. Переживая из-за календарного раскола, он молился, чтобы Господь уврачевал этот недуг. Он жалел различные старостильнические группировки, которые отломились от Церкви, как ветви от лозы, и не имеют общения ни с одной из Поместных Православных Церквей. По совету Старца некоторые приходы старостильников в Афинах и Салониках воссоединились с Церковью, сохранив в своем богослужебном уставе старый юлианский календарь.

Старец говорил: «Хорошо, если бы календарной разницы не было. Однако это не вопрос веры». На возражение, что новый григорианский календарь придумал папа, Старец отвечал: «Новый календарь придумал папа, а старый календарь придумал идолопоклонник», имея в виду римского императора Юлия Цезаря.

Чтобы отношение Старца к календарной проблеме было более понятным, приводим нижеследующее свидетельство.

Один православный грек много лет жил в Америке. У него была серьезная проблема в семье: сам он был зилотом, то есть старостильником, а его жена и дети принадлежали к Церкви, которая жила по новому календарю.

«Ни одного церковного праздника мы не могли отпраздновать всей семьей, — сокрушался этот человек. — У них было Рождество, а у меня память святого Спиридона, у меня Рождество — у них Собор Иоанна Предтечи. Но это бы еще ничего. Хуже всего было сознавать — так нас учили, — что новостильники — еретики, и они пойдут в адскую муку. Шуточное ли дело: без конца слышать, что твоя жена и дети предали веру, присоединились к папе, что в Таинствах новостильной Церкви нет Благодати. Мы часами напролет беседовали на эти темы с женой, но договориться не могли. По правде сказать, у старостильников мне тоже не все нравилось. Особенно не нравилось, когда приезжали епископы-старостильники и нас собирали для беседы с ними. О "прельщенных" — так они называли новостильников — они говорили без любви и без боли. Напротив, было такое чувство, что они ненавидят их и радуются, говоря, что те пойдут в вечную муку. Они были очень фанатичны. Когда беседа с ними заканчивалась, я чувствовал смущение и терял мир. Однако мне и в голову не могло прийти порвать со старостильниками. Я просто разрывался. Если бы так продолжилось еще какое-то время, от расстройства я повредился бы умом.

Как-то приехав в Грецию, я рассказал о мучившей меня проблеме своему двоюродному брату Янису, который предложил поехать на Святую Гору и встретиться со Старцем Паисием.

Когда мы пришли в "Панагуду", Старец, радостно улыбаясь, угостил нас лукумом и посадил меня рядом с собой. Я был в растерянности. Он вел себя со мной так, словно знаком со мной многие годы и знает обо мне все.

Его первый вопрос был таким: "Ну как ты там в Америке справляешься со своими автомобилями?" Я растерялся. (Забыл сказать, что в Америке я работал на автостоянках, и, естественно, вся моя работа была связана с автомобилями.)

"Справляюсь..." — только и мог пробормотать я, глядя на Старца глупыми глазами. "Сколько в вашем городе православных храмов?" — "Четыре", — ответил я и изумился еще раз.

"Там служат по старому стилю или по новому?" — спросил Старец, и меня ударила третья молния. Однако эта "молния", вместо того чтобы увеличить мою растерянность, как бы сроднила меня со Старцем, "приземлила" меня к его дарованию.

— В двух — по старому, а в двух — по новому, — ответил я.

— А ты в какой храм ходишь?

— Я хожу к старостильникам, а моя жена — к новостильникам.

— Слушай-ка, — сказал Старец, — ты тоже ходи в тот храм, куда ходит твоя жена. — Старец произнес эти слова "со

властью", авторитетно и хотел объяснить мне что-то еще. Однако вдруг я осознал, что этот вопрос для меня уже закрыт. Объяснения и аргументы были уже не нужны. Со мной произошло что-то необъяснимое, что-то Божественное, с души упал тяжелый камень и улетел далеко-далеко. Как по ветру разлетелись все старостильнические аргументы, угрозы и "отлучения" новостильников. Я ощущал в себе Благодать Божию, которая через этого святого мужа действовала во мне и наполняла меня миром, к которому я стремился много лет. То необыкновенное состояние, которое я переживал, наверное, отразилось и на моем лице.

Скорее всего, выражение моего лица заставило Старца на какое-то время остановиться. Но потом он продолжил свою речь и дал мне некоторые объяснения. Возможно, он сделал это для того, чтобы я передал его слова другим. А может быть, для того, чтобы я использовал эти доводы для себя самого во время искушения, когда состояние переживаемой мной в те минуты небесной радости пройдет.

"Конечно, — говорил Старец, — и мы на Святой Горе живем по старому календарю. Но мы — другое дело. Мы едины с Церковью, со всеми Патриархатами, со всеми Поместными Церквами — как с теми, кто живет по новому календарю, так и с теми, кто придерживается старого. Мы признаем Таинства этих Церквей, а они признают наши Таинства. Их священники сослужат с нашими священниками. А вот несчастные зилоты от Церкви откололись. Большинство из них имеют и благоговение, и бескомпромиссность, и подвижнический дух, и ревность по Богу. Только их ревность нерассудительна, она "не по разуму". Некоторые были вовлечены в этот раскол по простоте, другие — по незнанию, третьи — по эгоизму. Тринадцать дней разницы между юлианским и григорианским календарями они посчитали догматическим вопросом и всех нас записали в прельщенные, а сами ушли из Церкви. Зилоты не имеют общения с Патриархатами и другими Поместными Церквами, придерживающимися нового календаря. Но ведь с Патриархатами и Церквами, которые придерживаются старого календаря, они тоже не имеют общения — якобы потому, что те "осквернились" общением с новостильниками. Но это еще не все. Зилотов-старостильников осталось немного, но и эти немногие, я уж не знаю как, раздробились на мелкие группировки. И они не могут остановиться: все дробятся и дробятся, предают друг друга анафеме, отлучают друг друга от Церкви, низвергают из священного сана. Ты не можешь себе представить, как я исстрадался и как много молился из-за этого искушения. Мы должны любить зилотов-старостильников, нам должно быть за них больно, мы не должны их осуждать. Больше всего нам надо молиться о том, чтобы Бог просветил их, а если иногда кто-то из них, будучи расположен по-доброму, попросит нас о помощи, мы можем ему сказать то, что мы знаем».

Через пять лет после кончины Старца Паисия господин X., рассказавший эту историю, приехал из Америки на Афон, пришел в «Панагуду» для того, чтобы поблагодарить Старца. После той беседы его духовная, а также и семейная жизнь полностью наладились. О своей встрече со Старцем он рассказывал со слезами на глазах.

Приведем еще один пример рассудительного отношения Старца к одному из тонких церковных вопросов. Один православный священник из-за границы рассказал Старцу, что его правящий епископ устраивал под храмами танцевальные залы и совершал другие модернистские действия. Прихожанам это не нравилось, и они стали уходить из его юрисдикции в одну из раскольнических церквей. Выслушав священника, Старец ответил: «Если ты хочешь помочь людям, то соглашаться со всем, что делает твой владыка, ты не должен. Ведь этими действиями он добивается лишь того, что из Церкви уходят люди. Я не говорю тебе, чтобы ты прекращал с ним общение и уходил в раскол, и не говорю, чтобы ты его публично осуждал. Но и хвалить его и соглашаться с ним ты тоже не должен».

Имея любовь, молитву, рассуждение, Старец знал, когда нужно говорить, как нужно действовать и как без неполезного шума помогать Матери-Церкви, как, избегая крайностей, исцелять раны, которые мучают Ее Тело и соблазняют верующих.

Верный сын Отечества

В детском возрасте став беженцем и пережив ужас войны и оккупации, Старец из собственного опыта знал, что«мирное и безмолвное житие» — это великое благословение.