Живая и Мертвая
Шрифт:
Я наклоняюсь и тянусь к трубке. Рука охотно сжимается и…
…и проходит сквозь мобильник.
Я повторяю все еще раз, потом еще и еще, и еще, и еще…
Пока мой взгляд не упирается в руку, выглядывающую из-под моего палантина. Моего палантина, накинутого на неподвижное тело. Какую-то знакомую левую руку. У меня было похожее кольцо, я его покупала на третьем курсе…
– Кто ее накрыл? – раздается голос гаишника за спиной.
– Я, – давясь, отвечает мужик. – Это ее шарфик, он рядом лежал. Она так смотрела…
– Понятно, понятно. О, «скорая», наконец-то.
Медики не торопясь выходят из машины. Врач спокойно трогает пульс, корчит рожу, качает головой и откидывает палантин.
Сглатываю комок в горле.
Это я.
– Жалко девку. Так, а вот и родители, по ходу, звонят, – гаишник поднимает мой вибрирующий телефон. На экране светится слово «Мама». Он отвечает на звонок. Я разворачиваюсь к гаишнику лицом, чтобы не видеть, как мое тело запаковывают в черный полиэтилен. Он невыносимо шуршит, и все внутри меня переворачивается. Шумит ветер, за моим телом захлопывается дверь «скорой». Мир делает еще один шаг в будущее.
А я – остаюсь в прошлом.
Глава 2. Место и время
В общем, я умерла.
Как в сомнамбулическом сне, не до конца понимая, что происходит, я увидела, как появилась мама. Она почти бежала, и незастегнутые полы ее пальто хлопали, поднимаясь в воздух. Доктор привычным движением, почти не глядя, выдал ей две таблетки успокоительного, а потом «скорая» уехала, забрав мое опознанное тело.
Мама почти не плакала. Может, просто не могла. Когда она отправилась домой, я на автомате пошла за ней, как будто мы снова шли из садика. Только она больше не держала меня за руку.
Уже темнело, на площадке неподалеку продолжали шуметь дети. Загорались мягким светом уличные фонари, приветливо светились окна небольшого магазинчика, где я так любила покупать сладости.
Я засмотрелась на одну из витрин, вспомнив недавно купленный десерт, и ощутила безумный приступ голода.
Конечно, я не успела ничего перехватить во время обеденного перерыва, работы оказалось невпроворот, и все мои надежды были на ужин или на Танины горячие бутерброды.
С трудом сглатывая слюну, я поспешила за мамой. Чувство голода было настойчивым, и это было странно. Хоть бы оно уже утихло…
Дверь открыл отец. Он никогда не отличался здоровым румянцем, а сейчас его лицо и вовсе было белым как простыня. Они с мамой стояли в абсолютном молчании в полумраке прихожей двумя темными силуэтами, и я, завороженная моментом, когда ничего ещё не сказано, вошла на автомате. На автомате вытерла ноги о коврик. На автомате же сняла пальто и повесила на крючок. На автомате попыталась щелкнуть выключателем… И только тут поняла, что выключатель под моими пальцами больше не работает. Я повернулась к вешалке и увидела, как снятое мной пальто медленно растворяется в пространстве, не оставляя даже пыли.
Когда родители спустя долгую мучительную минуту прошли вглубь квартиры, мне ничего не оставалось, как пойти следом. Брат сидел на кухне. На столе стояло
А потом начался мой персональный ад. Они стали обсуждать что случилось, из раза в раз, по кругу повторяя одно и то же: как, где, во сколько, как я там оказалась и почему? Они говорили об этом снова и снова, весь вечер и всю ночь, как будто это было заговором от внезапной беды, а мне хотелось выть и лезть на стену, потому что я больше ничего не могла сделать.
Поэтому я встала и ушла в свою комнату. Я миновала дверь, даже не заметив ее, со второго раза пристроилась на краешке кровати, стоящей напротив шкафа с зеркалом, и обмерла.
Зеркало меня отражало! Значит, меня можно увидеть! Может быть, я даже смогу что-то сказать маме? Может быть, я хоть что-то смогу?!
Пока я радовалась, дверь в комнату открылась и вошла мама. Не глядя на отражение, машинальными движениями, она включила свет, открыла шкаф, достала первую попавшуюся простынь и завесила ей зеркало.
Теперь на меня смотрели белые с синевой лилии. Мама, тихонько щелкнув выключателем и прикрыв за собой дверь, вышла в коридор, и все погрузилось во мрак.
***
Похороны пришлись на солнечный день. Все семейство собралось попрощаться со мной, пришли друзья и даже пара однокурсниц, бледных и немного потерянных. Мама решила проблему просто: она обзвонила всех, кого нашла в списке моих контактов.
Не было только Тани.
Приглашенные неловко сбивались в кучки, не до конца понимая, о чем можно говорить, пока рабочие готовили могилу к последней церемонии.
Свет безразлично очерчивал квадратный силуэт машины, внутри которой лежал гроб с моим наряженным телом. То, что от меня осталось, накрасили, одели и причесали. Я была почти готова в последний раз выйти в свет. Точнее – выйти из света.
– Боже, какое горе… Как это случилось? – спросила двоюродная тетя, прижимая платочек.
– На переходе ее толкнула машина, и она… Она упала и ударилась головой…
– Бедная девочка, – всхлипнула тетя, обнимая маму. Выражение лица мамы не изменилось ни на секунду.
Так и есть. Я всегда была слаба на голову. Кто бы мог подумать, что от какого-то удара я могу умереть. Знала бы – даже спала бы в мотоциклетном шлеме.
Мне так хотелось подойти к маме и прикоснуться, но, даже сделай я это, она бы ничего не почувствовала.
Рабочие, занимавшиеся подготовкой к погребению, переместились к машине с гробом. Один из них направился к отцу и коротко о чем-то сообщил. Отец кивнул, подошел к маме и взял ее за руку.
– Все готово.
Пока ящик с останками опускали на дно, я сожалела, что не выучилась, как мечтала в детстве, на археолога. Это было бы чертовски символично: тот, кто раскапывает землю в поисках тайн, рано или поздно отдает ей свои секреты, упокоившись в персональном раскопе. Но жизнь в целом намного прозаичней, чем хотелось бы.