Живая и Мертвая
Шрифт:
– Спасибо. А этот фокус, он ему правда помогает?
– Не то чтоб сильно. На сутки хватает.
– И много тут таких?
– Штук двадцать постоянных.
– И все они «пьют»?
– Не, пьет тут только Василич. Остальные трындят. Им обстановка нравится. Но если воображение богатое, можешь попробовать, я и тебе налью. За счет заведения, – он расплылся в улыбке, получая явное удовольствие от ситуации. – Хочешь?
– Да нет, я, боюсь, таким воображением не отличаюсь. Можно, я еще посижу тут? А вы мне о чем-нибудь расскажете…
Спустя трое суток
Оставался последний вариант, до которого я смогла додуматься. И на этот раз я нашла то, что мне нужно.
Сегодня в темном зале было полно пустых мест. Рекламу уже прокрутили, и теперь начинались первые титры. Я настроилась и приготовилась смотреть на чудеса синематографа, снятого почти по заветам мистера Ферста.
***
Кино спасало мое существование. Я пришла в киноцентр два года назад и с тех пор не выходила, просматривая и по новой пересматривая фильмы. Сначала вникала в сюжет, потом разглядывала детали, затем искала косяки монтажа, и первый год мне не было скучно. Возможно, дело было как раз в отсутствии скуки, а, может быть, в чем-то еще, но чувство голода, преследовавшее меня уже столько времени, сошло на нет, и я даже не успела заметить, когда. Я решила, что это положительный эффект от просмотра кино – должна же была от него быть хоть какая-то польза.
Но все хорошее имеет свойство кончаться. Этот фильм я уже успела посмотреть трижды.
Внезапно сбоку пробралась троица друзей.
– Это ж не наши места, – раздался шепот в темноте.
– Забей и садись, – донеслось в ответ, и кто-то плюхнулся прямо на меня.
Я привычно поморщилась и встала. Да, я уже поняла, что если подождать немного, то вполне можно продолжить сидеть на прежнем месте, невзирая на нежданного компаньона, только ради этого фильма я терпеть не собиралась.
Сильное когда-то ощущение боли от соприкосновения с живым человеком ослабло, будто я переборола травму: вместо пробирающего насквозь холода осталось только легкое пощипывание, неприятное, но терпимое.
На улице было светло и солнечно. Сегодня очередная годовщина моей смерти.
Это был подходящий повод навестить собственную могилу.
За время моего отсутствия успели поставить памятник: безвременно ушедшей от родных и близких. Теперь мои персональные квадратные метры выглядели вполне прилично по кладбищенским меркам. Рядом с памятником лежал букет оранжевых георгин, моих любимых цветов. Местные завсегдатаи сказали, что Денис не возвращался, зато в лицах и красках поведали, как прошла установка памятника.
Я едва успела устроиться на надгробии, как мое уединение прервал посетитель.
– Привет, сестренка, – брат был какой-то бледный, но в целом выглядел здоровым.
Припомнив, как он отзывался обо мне в последний раз, я понадеялась, что он не собирается присоединяться к моей мертвой компании в ближайшее время: сестринской любви после его слов хватало ровно на то, чтобы не желать ему ничего плохого.
Он немного
– Прости, оранжевых не было, надеюсь, желтые подойдут. В общем, у меня все хорошо. Я работаю в магазине музыкальных инструментов и выступаю время от времени, скоро буду записывать новый альбом. Вот. Но это неважно. В общем, у меня будет ребенок. У нас с женой, в смысле. Осенью родится. Я пока не знаю, мальчик или девочка. Я бы хотел, чтобы ты об этом знала… Мне показалось, надо тебе сказать… Как-то… Так что у тебя будет племянник или племянница, – он неуверенно улыбнулся и взглянул на фотографию на памятнике. – Тебя бы звали тетя Катя или даже, может, мама Катя…
Он запнулся и продолжил:
– Я много думал о тебе. Я надеюсь, что там, где ты есть, у тебя будет второй шанс. Удачи. Увидимся.
А потом он развернулся и ушел, по привычке засунув руки в карманы.
– Второй шанс, да? Ты в первый раз пожелал мне что-то действительно стоящее, – сказала я ему в спину.
Дни на кладбище проходили спокойно. Спустя пару месяцев я перезнакомилась с соседями. К концу второго года – знала уже почти всех. Среди призраков было не так уж много «перекати-поле»: многие оставались у своих могил, чтобы слушать тех, кто к ним приходит.
Елизавета Михайловна, почтенная старушка, почившая лет десять назад на восемьдесят девятом году жизни, была как раз из «оседлых». Ее могила находилась дальше по аллее и была обустроена в соответствии с кладбищенским фэн-шуем: цветы, скамеечка, красивая ограда.
– Елизавета Михайловна, к вам можно? – я вежливо откашлялась, привычно заменяя этим звуком стук. Пожилая дама, сидевшая на лавочке под жасмином, подняла голову. Ее давно уже повзрослевшие внуки ежегодно заботливо подрезали кусты, которые с каждым годом старались захватить все больше пространства.
– Конечно, милая, садись, – она похлопала по месту рядом с собой.
Стоял июль, и воздух дрожал, раскаленный летним солнцем. Жасмин цвел, и время от времени я обманывалась, считая, что и правда чую его одуряющий запах.
– Ты сегодня уже совершала прогулку?
– Нет, думала вечером пройтись.
– Вот как! А я вот только собираюсь.
– Если можно, я тут посижу.
– Да, конечно, дорогая, сиди сколько захочешь, – старушка поднялась на ноги и неторопливо направилась по аллее.
В тени жасмина было спокойно. Тень от листьев скакала по могильной плите, и камень под ней становился из серого черным и тяжелым.
Мне нравилось лето. В это время года все сущее, изнывающее от жары, замедляло свой бесконечный бег, и время людей, попавших под солнцепек, тянулось почти так же медленно, как мое.
Расслабившись, я занялась привычным делом: принялась придумывать истории.
Мне доставлял удовольствие сам процесс. Я все еще сочиняла их для себя, только теперь то и дело представляла, как зачитываю с журнальной страницы новый рассказ родным.