Живая мишень
Шрифт:
Все его усилия привели лишь к тому, что мужчина что-то недовольно прорычал, и внезапно Алекс почувствовал себя в смертельных объятиях огромных черных рук, которые медленно поднимали его над землей. Он чувствовал жгучую боль, поскольку его ребра были сжаты словно в тисках. Руки были будто связаны и горели; вся верхняя часть туловища была теперь бесполезна, и разум Хока за остающиеся доли секунды лихорадочно соображал, где на теле безжалостного врага можно найти уязвимое место.
Почки? Пах? Нет. Он был стиснут мертвой хваткой, которая не позволяла его коленям и ногам двигаться под достаточным углом. Он чувствовал, что задыхается. Знакомая чернота, перемешанная с красными полосами, затуманивала сознание. Он был
Железная хватка на мгновение ослабла, и Алекс упал на тротуар. Тряхнув головой и стараясь отдышаться через стиснутые зубы, чтобы из сознания ушла черная завеса, Хок при помощи рук встал на колени. Теперь он был лишь разъяренным животным, ни о чем не думающим, кроме жестокой мести. Он встал на ноги, глядя на своего противника и не замечая боли, и вдруг мощный удар ботинка со стальной подошвой обрушился на его грудную клетку, хрустнули три ребра, и Алекс Хок был отброшен в сточный желоб.
— Я убиваю тебя, — сказал гигант, впервые подав голос. Алекс поднял голову и посмотрел на огромную фигуру, из вдребезги разбитого носа которой все еще лилась кровь. Он приложил все усилия, чтобы подняться, глубоко дыша и пытаясь открыть еще остающиеся в нем скрытые резервы энергии. Келли не двигался. Он лежал напротив фонарного столба в неестественной позе. Без сознания, надо надеяться.
— Напротив, — сказал Хок через стиснутые зубы, — я читал гороскоп этим утром. Сегодня будет лучший день в моей жизни.
Хок, шатаясь, стоял на ногах, игнорируя жгучую боль в правом боку. Затем он присел на корточки, собирая силы для броска. Он оставался на корточках, перемещаясь то влево, то вправо, и наконец, глубоко вдохнув, со всей оставшейся силой метнулся в колено стоящего перед ним убийцы. Связки порвались, хрящ лопнул, и гигант оглушительно взревел. Но он не упал. Его лицо превратилось в окровавленную маску ярости, его глаза горели, как угли, он наклонился и хотел было нанести ответный удар по голове Хока.
Но Алекс сумел откатиться в сторону, снова встав на ноги, уходя от удара и меняя позицию, чтобы нанести очередной удар ребром ладони, или вдруг внезапно отпрыгивая назад, чтобы дождаться очередного удобного момента. И тут он заметил, что гигант достал из складок одежды на поясе тяжелое плоское лезвие. Держась за рукоятку своего оружия обеими руками, он пошел на Алекса, со свистом размахивая мечом, словно косой.
Первый удар снова пришелся по ребрам Хока, хлынула кровь. От следующего удара Алекс почти увернулся, но на секунду опоздал. Край лезвия немного зацепил его висок. Он покачнулся, но знал, что должен оставаться на ногах, несмотря на боль и гудящую в голове кровь. Гигант снова пошел вперед, нацелив лезвие так, чтобы следующим ударом разрубить Алекса пополам. Но Алекс сумел выкинуть правую руку вверх в то мгновение, когда короткое мачете уже опускалось на него.
Спустя шесть долгих недель Типпу Типа выписали из больницы Святого Фомы. У него был сломан нос, разбита грудина, расколота ключица, сломаны три пальца и обе ноги. Кроме того, отрезано правое ухо, но благодаря усилиям врачей его удалось довольно успешно пришить на место.
Алекс Хок так и не отправил ему открытку с пожеланиями о скорейшем выздоровлении.
17
Эмират
С
Белый Дворец.
В течение нескольких минут четыре гигантских сумоиста отвязывали и снимали эбеновый паланкин с обессилевших животных. Когда бин Вазир оказался у ворот, Типпу подошел к тяжеловооруженным часовым, чтобы объявить о прибытии их каравана. Такое объявление очевидного казалось смешным, но было общепринято. Когда кто-либо посещал Эмира, то придерживался этой традиции.
Штрафы за несоблюдение были значительны. Ослушавшимся выкалывали глаза, хоронили заживо, мгновенно отсекали руки и ноги — вот лишь немногие из способов, с помощью которых Эмир поддерживал порядок и послушание в пределах крепостных стен, и это также распространялось на его тайных агентов в каждом уголке земли. Клетки предназначались для более серьезных нарушителей этикета.
Сней бин Вазир решил, что его внесут в ворота на обычных носилках, покрытых черным лаком. Не нужно, чтобы Эмир видел его изящный эбеновый паланкин или великолепные одежды из шкуры снежного барса, которые бин Вазир теперь снял, оставив на себе простой черный бурнус. Эмир знал о роскошных и экзотических вкусах бин Вазира, но было бы пределом глупости лишний раз напоминать ему об этом.
Послышался лязг железа, и массивные ворота начали расходиться в разные стороны. Снежная буря несколько утихла. Бин Вазир поднял глаза к вершине стены, пытаясь увидеть там часовых, следящих за каждым его шагом. Тяжеловооруженные мужчины, почти невидимые, наблюдали за ними, пока караван не покинул внешних стен и ворота не закрылись.
Но теперь они находились в одном из наиболее охраняемых, мощно укрепленных и почти недосягаемых мест на земле. Обширный комплекс из белого мрамора и скал, регулярно очищаемый от снега, имел разветвленную сеть маленьких дорог и дорожек, ведущих к различным зданиям, домам, магазинам и военным объектам в пределах его стен.
Кроме того, в комплекс входил лежащий глубоко под стенами крепости лабиринт бомбонепробиваемых бункеров. Самый глубокий из них, как говорили, был недосягаем для всего, за исключением направленного ядерного взрыва.
Четыре сумоиста и Типпу Тип были подвергнуты полному персональному досмотру. Японцы были предупреждены и сохраняли полное равнодушие к тому, что в обычной ситуации могло бы вызвать чувство крайнего оскорбления. Люди Паши были отправлены в гарнизон. Паша должен был встретиться с Эмиром в его обиталище.
Погонщики верблюдов повели животных в стойло, чтобы покормить и дать им отдохнуть, и бин Вазир остался один. Он стоял у ворот и опирался на свою крепкую трость. Минуту спустя группа из шести охранников, высоких бородатых мужчин в одинаковых белых одеждах и тюрбанах приблизилась к нему с легким поклоном. Охранники сопроводили его к Эмиру, окружив со всех сторон. Они провели бин Вазира по ступеням, ведущим через арочный вход к обиталищу Эмира, а затем исчезли.
Он стоял в пустом беломраморном зале, прекрасно зная об аскетическом характере Эмира. Здесь не было и следа художественного оформления, никаких намеков на роскошь, и бин Вазир знал, что это правило распространялось на всю крепость. Говорили, что естественная чистота белого камня была ярким отражением самой души Эмира.
Размышляя о том, как можно было эту чистоту сопоставить с его собственной душой, он был поражен появлением крошечного человека в знакомой желтой одежде и черном тюрбане. Это был Беназир, личный слуга Эмира.