Живая планета
Шрифт:
Однако значительная часть этого ила, даже та, которая складывалась из трупов или экскрементов животных, обитающих вверху, вообще несъедобна. Органические вещества распались на свои химические слагаемые вроде фосфатов и нитратов, а создать из них вновь органические ткани способны только бактерии и растения. В этих лишенных света глубинах не могут существовать никакие водоросли, а потому удобренный ил не досягаем для фитопланктона до осенних бурь. Впрочем, еще одна сила может привести к тем же результатам. В некоторых местах мощное течение достигает океанского дна на больших глубинах, взметывает ил и возвращает его в круговорот веществ.
Одно такое течение берет начало в Карибском море. Это маленькое тропическое ответвление Атлантического океана относительно неглубоко
Именно в этом месте из глубин Атлантики поднимается подводное плато в триста километров шириной и пятьсот — длиной. Оно расположено так близко к поверхности, что солнечные лучи пронизывают воду над ним насквозь, и фитопланктон там благоденствует. Причем в отличие от других областей океана он никогда не истощает запаса питательных веществ, так как течения, омывающие плато со всех сторон, выносят удобренный ил из глубин. В результате тамошняя планктоновая похлебка неисчерпаема и очень богата, и косяки рыб там блаженствуют, как нигде в мире. Это Большие ньюфаундлендские банки.
Непосредственно фитопланктоном питается мойва, небольшая рыба, дальняя родственница сардин. Летом мойва собирается колоссальными стаями у песчаных ньюфаундлендских пляжей, так что вода кажется совсем черной. С наступлением весенних приливов рыбки приближаются к берегу и с высокой водой заплывают на пляжи. Каждая волна выносит их туда тысячами. Едва она швыряет самок на песок, как каждая энергичными извивающимися движениями выкапывает неглубокую борозду и откладывает икру. Самцы, держащиеся рядом, обливают икру молоками, и следующая волна уносит их в море. Но не к новой жизни. Почти все они после нереста гибнут и их белесые трупики накапливаются большими валами на отмелях.
Косяки мойвы приманивают многих других животных. Десятки миллионов трески устраивают там пиршества. Сверху на них опускаются морские птицы. Олуши пикируют на них, разбрызгивая воду, моевки и гагарки плавают между ними, тюлени прорезают бурлящую воду и объедаются серебристыми рыбешками. Но наибольшее впечатление, конечно, производят горбатые киты, проглатывающие одним глотком десятки тысяч мойв.
Пожинать богатый урожай являются на банки и люди. С появлением промышленного рыболовства Большие ньюфаундлендские банки эксплуатировались с нарастающей интенсивностью. Год за годом рыболовы обзаводились новыми средствами обнаруживать косяки: радарами и сонарами, улучшенными сетями, новыми способами получать и увозить все большие и большие уловы. Но даже Большие банки не неистощимы. Нынче современнейшие рыбозаводы, построенные несколько лет назад в расчете на то, что гигантские уловы будут поступать на них из года в год, стоят заброшенные. Уловы сокращаются. Алчность человека поставила под угрозу даже самую богатую и продуктивную часть его планеты.
122. Садовый угорь
123. Самка глубоководного удильщика
124. Мойва и ее икра (Ньюфаундленд)
12. Новые миры
125. Муфлон
Живые организмы умеют удивительно приспосабливаться к изменяющимся условиям. Виды не только не фиксированы раз и навсегда, но, наоборот, эволюционируют с быстротой, вполне соответствующей скорости геологических и климатических перемен. Совы, осваивая крайний север, обзавелись более густым и белым оперением, которое их и греет, и маскирует в заснеженной тундре. Волки, когда привычная среда обитания начала преображаться в пустыню или же приобщая пустыню к своим охотничьим угодьям, утратили прежний густой мех, чтобы не перегреваться. У антилоп, когда они покинули леса и начали пастись в саваннах, ноги стали длиннее, что превратило их в более быстрых бегунов и снизило опасность обитания в такой открытой местности.
Человек в первые тысячелетия своего существования в качестве нового биологического вида также обладал способностью к быстрому приспособлению. Эскимосы, обосновавшиеся в Арктике, стали невысокими и коренастыми, что позволяет им лучше сохранять тепло тела. Индейцы в тропических лесах Амазонки лишились волос на теле, а руки и ноги их стали тонкими и длинными — все это способствует теплоотдаче. Люди, живущие под свирепым солнцем, обладают темной пигментацией кожи, предохраняющей их от опасных излучений, а обитатели более облачных, холодных областей, где солнце светит так слабо и редко, что его света едва хватает для производства витаминов в организме, лишены интенсивной пигментации и белокожи.
Затем, около двенадцати тысяч лет назад человек начал демонстрировать новую способность: оказавшись в суровой обстановке, он уже не ждал, чтобы смена поколений мало-помалу изменила его анатомию соответствующим образом, нет, он сам изменял обстановку. Теперь он приспосабливал для своих нужд землю, на которой жил, а также животных и растения, которые были необходимы для его существования.
Люди, сделавшие первые шаги в этом направлении, обитали на Ближнем Востоке. Тогда они все еще были бродячими охотниками, собирателями съедобных корней, листьев, плодов и семян. Свою охотничью добычу они оспаривали у волков. Несомненно, волчьи стаи, в свою очередь, следовали за людьми, подбирая отбросы, — как сейчас в Африке шакалы следуют за львиными прайдами и завладевают остатками туши, после того как львы насытятся. Не исключено, что случалось и обратное: волчья стая загоняла добычу, а люди урывали себе ее часть.
Люди и волки не только жили бок о бок и охотились на тех же животных, но и внутреннее устройство их групп было схожим. И те и другие охотились сообща, у тех и у других существовали сложные иерархии, система господства и подчинения поддерживалась постоянными демонстрациями доминирования и покорности. Со временем между этими двумя видами образовался союз.
Как именно это произошло, вообразить не так уж трудно. Люди, которые вели первобытный образ жизни в обозримые времена, всегда находили удовольствие в том, чтобы обзаводиться четвероногими и пернатыми любимцами. Логично заключить, что какие-то первобытные охотники подобрали маленьких волчат, и те росли у костров рядом с детьми. Может быть даже, кормящие матери кормили осиротевших зверенышей собственным молоком — вскармливали же грудью поросят женщины некоторых племен, еще не попавших под влияние цивилизации. Волчата, вырастая в человеческой стае, могли признать своим вожаком человека. И продолжали повиноваться ему, став взрослыми, сопровождали его на охоте, выполняли его приказания и вознаграждались долей добычи.