Живая сталь

Воронин Андрей Николаевич

Новость о гибели генерала Моралеса в результате дорожно-транспортного происшествия прозвучала как бы вскользь и без какой-либо связи с происшествием на заводе, но у добровольного узника бункера хватило ума связать эти события в одно целое и подвести неутешительный итог: все пропало. Прибыльное предприятие, ради которого он временно отказался от власти и даже инсценировал собственную смерть, развеялось дымом по ветру. А единственный человек, который знал, что он жив, то ли и впрямь погиб, то ли трусливо бежал, по его примеру инсценировав свою смерть и бросив на произвол судьбы команданте, которому клялся в верности и вечной дружбе.

Нужно было что-то делать, если только он не хотел тихо умереть от

голода в этой роскошно обставленной крысиной норе. Постоялец бункера не стал бы тем, кем стал, если бы имел привычку подолгу оплакивать неудачи и крушение своих планов. Правда, это крушение было самым крупным в его жизни; в результате этой катастрофы он из могущественного и всеми любимого лидера целой страны превратился в безымянное ничто, но это ничего не значило: жизнь продолжалась, и все еще можно было исправить.

Гвардейцы, с утра заступившие на пост у входа в подземные апартаменты, не имели ни малейшего представления о том, какой именно объект охраняют. Они вообще ничего не знали, кроме одного: право беспрепятственного доступа на его территорию имеет только генерал Моралес. Сеньор генерал нелепо и трагически погиб в результате глупой дорожной аварии, но приказ никто не отменял, и, услышав доносящееся из шахты гудение ожившего лифта, гвардейцы взяли оружие наизготовку: приказ есть приказ, и тот, кто поднимался в лифте, если только это не был призрак сеньора Алонзо, автоматически причислялся к категории посторонних.

Лифт остановился, решетчатая дверь откатилась в сторону, и из нее прямо под дула автоматов шагнул плотный, коренастый человек с шапкой густых темных волос и одутловатым, покрытым пожелтевшими синяками, кое-где оклеенным пластырем лицом. В руке у него был большой автоматический пистолет, прихваченный на тот случай, если проверенная харизма и давно вошедший в привычку приказной тон не помогут достичь нужного результата.

– Смирно! – скомандовал посторонний и для убедительности вскинул над головой руку с пистолетом.

Этого делать не стоило. Два автомата ударили почти одновременно, стена около лифта мгновенно украсилась созвездием пулевых отверстий в ореоле кровавых клякс.

– Посмотри, – глядя на распростертое у шахты изрешеченное пулями тело поверх дымящегося ствола, обратился к товарищу один из гвардейцев, – он немного похож на команданте!

– Не очень, – скептически ответил тот. – Хватит болтать, понесли.

Действуя в строгом соответствии с инструкцией, солдаты подхватили убитого за ноги и волоком потащили по бетонному полу туда, где в боковом ответвлении подземного тоннеля его ждало место последнего упокоения – наполненная негашеной известью глубокая яма. На полу оставалась широкая кровавая полоса, и когда через четверть часа один из охранников смывал ее струей воды из шланга, ему даже не пришло в голову, что это – последний след, оставленный в этой жизни человеком, которого многие до сих пор считают великим.

Но это был еще не конец. Конец наступил через две недели после взрывов в Сьюдад-Боливаре и примерно через минуту после того, как на террасу роскошной вилы в окрестностях Майами деловитой походкой вышел загорелый и подтянутый господин в белых тропических одеждах и солнцезащитных очках модного в этом сезоне фасона. Без волчьей шапки и яркой лыжной куртки в этом человеке было нелегко признать полковника ФСО Олега Губанова, но это был именно он – ну разве что с одним небольшим уточнением: полковником ФСО Олег Степанович более не являлся, поскольку находился в бегах. Судя по цветущему виду и окружающей обстановке, в бегах он чувствовал себя весьма и весьма недурно.

Чуть ниже террасы призывно голубел наполненный прозрачной, как горный хрусталь, водой обширный бассейн, а еще дальше сверкал под лучами полуденного солнца океан. Вдали от берега на водной глади

темнело едва различимое пятнышко – рыбацкий катер или чья-то прогулочная яхта. По углам террасы, напоминая своей полной неподвижностью каменных истуканов, безмолвно застыли два автоматчика, а если обернуться и задрать голову, можно было увидеть прогуливающегося по плоской крыше снайпера. Вилла охранялась, как полевая ставка главнокомандующего в разгар активных боевых действий, и это не было следствием паранойи: владелец данного объекта недвижимости имел все основания думать, что его активно разыскивают, и вовсе не затем, чтобы вручить Нобелевскую премию в области литературы или уведомить, что он сорвал рекордный джек-пот в лотерее.

Упомянутый господин сидел в глубоком плетеном кресле лицом к океану и наслаждался видом, имея слева от себя низкий сервировочный столик с выпивкой и легкой закуской, а справа – точно такой же столик с открытым ноутбуком. Над спинкой кресла время от времени поднимались и лениво таяли в неподвижном воздухе клубы сигарного дыма – здесь, на приволье, босс вернулся к старой, давно, казалось бы, забытой дурной привычке. Покинув Россию, он наслаждался жизнью на полную катушку, будто перед концом, и, поймав себя на этом сравнении, экс-полковник Губанов мысленно поплевал через левое плечо.

Впрочем, плюй не плюй, а ему, опытному профессионалу, было понятно, что конец действительно не за горами. И, идя от раздвижных стеклянных дверей к хозяйскому креслу, он подумал: хватит, пора валить отсюда, пока цел.

Эта мысль пришла ему в голову далеко не впервые, но сегодня он звучала без малейшего оттенка неопределенности, как четкий приказ: кругом, бегом – марш!

– Что у тебя? – заметив его тень на белых каменных плитах пола, не оборачиваясь, спросил человек в кресле.

– Новости из Москвы, Рудольф Витальевич, – ответил Губанов, обогнул кресло и, остановившись перед хозяином, раскрыл папку.

– В сторонку, – брюзгливо потребовал Рудольф Витальевич, – весь вид закрыл!

Олег Степанович не успел ни ответить, ни выполнить приказание. Способная пробить насквозь кирпичную стену крупнокалиберная пуля, прилетев из такой дали, что никто из находившихся на террасе людей не слышал выстрела, как сухой прутик, перебила его позвоночник, прошла навылет и ударила Рудольфа Витальевича в левый глаз. В высокой спинке плетеного кресла мгновенно образовалась рваная дыра, откуда на мраморный пол широким веером брызнула кровь с белесыми комочками мозгового вещества. Не утратившая убойной силы пуля продырявила закаленное стекло раздвижной двери, прошила, постепенно замедляясь, четыре перегородки и, безобидно булькнув, упала в унитаз, к мытью которого как раз собирался приступить слуга-филиппинец. Последний некоторое время стоял неподвижно, переводя взгляд с отверстия в стене на лежащую под слоем воды на дне унитаза пулю, а потом аккуратно поставил на место ершик, положил на пол тряпку, вышел из туалета и, все убыстряя шаг, направился к выходу из дома.

Автоматчики, притаившись за каменными перилами террасы, заняли оборону. По ним никто не стрелял, да и оборонять было некого: посреди террасы в луже крови медленно остывали под жаркими лучами южного солнца два трупа. Получив пулю в позвоночник, Губанов упал на колени, уткнувшись лицом в живот своего хозяина, и со стороны они напоминали парочку гомосексуалистов, увлеченно предающихся оральному сексу. Охранники до сих пор не могли понять, что произошло, лишь засевший на крыше снайпер успел увидеть в прицел, как какой-то человек в темных очках бросил в море с борта дрейфующей в двух километрах от берега прогулочной яхты темный продолговатый предмет. Стрелять в него снайпер не стал: на таком расстоянии он с одинаковым успехом мог попытаться поразить мишень плевком или выстрелом из духового ружья.