Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого - 2
Шрифт:
— Анатолий Борисович, вы были на съемках фильма Кочаряна «Один шанс из тысячи»?
— Да, это было в Ялте, и это уже были последние съемки. Лева тогда очень серьезно болел, болезнь была неизлечима, и он знал об этом. Мужественный человек, он не давал себя жалеть, успокаивать — он работал.
Я помню, что тогда в Ялте были Аркадий Свидер-ский, Володя Лапин, Олег Савосин и Эдди Рознер… Однажды шли с Левой по улице. Заглянули в будку срочного ремонта обуви, и мастер что-то очень быстро и хорошо сделал Леве. Лева спрашивает: «Сколько я вам должен?» — «Нет, ничего не надо…» — «Нет, вы возьмите». — «Не возьму…» В общем, Лева в благодарность снял этого человека
В это время в Ялту зашел теплоход «Грузия», на нем были Володя и Марина. Они плыли из Одессы в Сухуми и взяли меня с собой до Сочи. Время мы проводили в основном у Толи Гарагули— капитана «Грузии», была гитара, и Володя много пел тогда. На стоянках сходили и гуляли по приморским городам. Володя очень любил базары, он азартно торговался — не потому, что не было денег, а потому, что его увлекал сам процесс.
— Кочарян доснял «Один шанс из тысячи·», вернулся в Москву и почти сразу попал в больницу. Высоцкий не был в больнице, не было его и на похоронах…
— Друзья очень обиделись. Я с Володей некоторое время совсем не общался, вообще не разговаривал. Я не мог простить, что он не пришел проводить своего близкого друга. Мы знали, что он тогда был в Москве. Не знаю, чем это объяснить… А может быть, и не нужно это объяснять. Во всяком случае, Володя не пришел на Девушкины похороны…
Этот день я никогда не забуду. Квартира у них большая, но она не смогла вместить всех, кто пришел на поминки. На лестницах, на лестничных площадках стояли, сидели люди — огромное количество людей… Потом мне сказали, что Володя очень переживал смерть Кочаряна и свою вину перед ним.
— Давайте вернемся в уже далекие 60-е годы. Первые выступления, первые концерты Высоцкого, когда и как они проходили?
— Я не помню больших залов и больших аудито-рий… Но однажды Володя пел для публики, это было давно, во времена его самых первых песен — уличных, дворовых, блатных… У меня есть приятель— Виктор Борисович Либерман, он тогда работал директором фотоателье. Однажды Виктор Борисович звонит мне: «Ты что делаешь?» — «Да вот сидим с Володей Высоцким…»— «С каким Высоцким? С тем самым?» — «Именно с ним…» — «Ну приезжайте к нам, посидим вместе. Но пусть Высоцкий захватит гитару». Мы приехали, людей там было немного. Володя пел, нас долго не отпускали… По-моему, это было первое выступление Высоцкого перед публикой. А месяца через два Виктор Борисович звонит мне снова: «Слушай, у нас тут небольшое собрание — все-таки праздник. Все говорят о Высоцком. Нельзя ли его заполучить еще раз?» Мы приехали снова, была уже довольно большая аудитория. Володя пел часа два, потом они устроили банкет…
— А кто-нибудь записывал этот концерт?
— Не знаю, надо спросить у Виктора Борисовича Либермана. Кажется, у него был магнитофон…
— Вы, конечно, знаете, что первые — дворовые — песни Высоцкого пели да и поют в колониях, в тюрьмах…
— Да, еще тогда, в самом начале, я иногда слышал, как Володины песни пели заключенные. Или идешь по улице — и вдруг кто-то поет Высоцкого. Ну, казалось бы, эти песни знали Лева Кочарян, Володя Акимов да я, но они, оказывается, очень быстро «проникали» в народ.
А что касается его первых песен, то Володя же знал этих приблатненных девочек, этих блатных ребят, весь этот мир. И он пел об этих людях, не осуждая их… Ведь бывало так, что оступился человек, потом вышел на свободу — и никому уже не нужен. И Володя этим людям, как мне кажется, сочувствовал.
— Анатолий Борисович, как вы считаете, были ли среди первых вещей Высоцкого песни, которые до нас не дошли?
— Я
— А как работал Высоцкий?
— У него была странная манера — он мог говорить, есть, пить и вдруг резко вставал и убегал в соседнюю комнату — писать! Он мог говорить о чем угодно, но все время думал о своем. Я никогда не видел, чтобы Володя с утра садился за стол и начинал писать, как это делают писатели-профессионалы. Его песни рождались как-то естественно, прямо в жизни…
— А вы помните дебют Высоцкого в театре «Современник»?
— По-моему, его пригласил Олег Ефремов, дали ему роль… А спектакль был про уголовников, он назывался «Два цвета». Конечно, мы пошли болеть за Володю— Лева Кочарян, его жена Инна, Олег Стриженов и я… И вдруг Володя со сцены говорит: «Вся эта ростовская шпана — Васька Резаный, Левка Кочарян, Толька Утевский…» Володю в «Современник» не взяли, и тогда Олег Стриженов прозвал Высоцкого Володя-дебюта. Недавно мы встретились с Олегом, и он мне говорит: «А ты помнишь, как мы Высоцкого звали Дебютой?
— Многие друзья Высоцкого до сих пор вспоминают его рассказы про плащ, про шалаву…
— Хорошо, что вы мне об этом напомнили. У нас на Большом Каретном жил такой голубятник — Ленька Гунявый. И с ним всегда происходили какие-то странные истории, которые он нам рассказывал. Высоцкий его здорово копировал, но дело не в копировании— это уже были рассказы Высоцкого. Может быть, это была первая попытка творчества.
— А вы их помните, эти истории?
— Ну, например, Ленька рассказывал так: «Утром выхозу и начинаю взганивать… Взганиваю, взганиваю своих, смотрю — цузой…» В общем, кончалось все это тем, что один чужой голубь уводил всю Ленькину стаю. Но передать, как все это рассказывал Высоцкий, невозможно. Да, был такой — Ленька Гунявый…
— В 68-м году появились статьи, в которых Высоцкого резко и несправедливо критиковали. Вы помните его реакцию на эти статьи, на отказы редакций, на запрещение выступлений?
— Все это Володя переживал очень тяжело и много говорил мне об этом… Не давали ему работать, не давали выступать, не давали печататься… Но это же, бесспорно, отражалось и на нервной системе, и на здоровье. Можно даже сказать, что это сократило ему жизнь. А однажды Володя сказал мне, что все эти гонения на него — дело рук Суслова. Вы знаете, ведь были времена, когда даже знакомство с Высоцким было каким-то грехом. Вот меня, например, укоряли на работе: «Ты дружишь с Высоцким… С этим самым Высоцким…»
— А когда вы уехали из дома на Большом Каретном?
— Это было в 1961 году. Мой папа был человеком пожилым, лифта в этом доме тогда не было, и он написал письмо Никите Сергеевичу Хрущеву. В письме была просьба выделить такую же квартиру, пусть даже меньшей площади, но в доме с лифтом. Квартиру предложили очень быстро, папа был на даче, но оставил мне приличную сумму денег на переезд. Ну а мы с Володей решили, что переедем сами… Володя Высоцкий, Володя Меклер и я упаковывали мебель, связывали в пачки книги и на веревках спускали вниз с пятого этажа. Потом нам это надоело, и эти связки книг мы просто бросали вниз. Переехали, а на эти деньги позволили себе неделю роскошной жизни. Мы же эти деньги заработали честно!