Живи, ирбис!
Шрифт:
Вот он уже на полу, босиком, маленький, тонкий, задыхающийся. Он собирается идти один на один против таинственного всесильного Бабая… Но как трудно сделать первый шаг! Как страшно тяжелы ноги! Может быть, все-таки закричать,
Непонятно, почему медлит косматый Бабай? Неужели он не видит своим мерцающим глазком — во мраке посреди комнаты один-одинешенек стоит безоружный мальчишка?
…По улице промчался запоздалый автомобиль, и привычный бодрый гул его мотора придал Димушку смелости. Он делает первый шаг навстречу врагу. Помедлив, еще один шаг… И еще полшага.
Теперь Бабай рядом. Если присесть на корточки, можно дотянуться рукой. Отступать уже поздно: побежишь — схватит сзади.
Холодея от ужаса, Димушок падает на колени и, защищая одной рукой лицо, другой начинает быстро шарить под столом. Крик отчаянья колючим комком застрял у него в горле.
…Но куда вдруг девался ужасный Бабай?!
Там, где минуту назад поблескивал неусыпный глазок, стояла возле стены забытая пивная бутылка, и невесть откуда взявшийся лучик зеленым светлячком уселся на ее горлышке. Протянувшийся по полу хвост оказался тенью от ножки стола. Что же касается горбатого и косматого тела чудища, то его не
В комнате было по-прежнему темно, но покров таинственности навечно был сорван с темноты, и она почти не пугала больше.
Комод опять стал просто комодом, а не ширмой для вездесущего Бабая. Со стула, как выяснилось, свисали совершенно безобидные папины брюки, подслеповатым желтым угольком тлела у пояса медная пряжка. На полу протянулся обыкновенный коврик с загнутым уголком, такой привычный, спокойный и милый, что захотелось погладить его ладошкой.
Теперь, когда страх растаял окончательно, мстительное чувство вдруг замутило умиротворенную душу ребенка.
— Бабай! — позвал Димушок, сжимая кулачки. — А ну, выйди, Бабай!
Тишина была ответом. Сонно тикали на комоде часы.
— Выходи же, Бабай! Боишься? продолжал взывать маленький воин, восхищаясь собственной отвагой.
Вместо поверженного чудища, явился на голос отец. Сграбастал храбреца в охапку и потащил к постели.
— Не кричи! Нет никаких Бабаев, Димулька. Нет! Сам убедился. А за смелость хвалю и уважаю. Одним мужчиной на земле стало больше. Ведь самая тяжелая победа— это победа над собой, сынок!