Живи с молнией
Шрифт:
– Бросьте, Тони. Я же вам сказал, что стал отцом.
– Что ж такого! Многие из моих друзей тоже отцы. Право, переезжайте. Обещаю вас не отвлекать. Можете делать у меня что хотите.
В двух залах уже шли заседания, но в холле беспрерывно толпились люди. В целом они составляли очень своеобразную группу. Никто бы не принял их за дельцов, агентов по рекламе или актеров. У каждого на отвороте пиджака белела маленькая карточка с именем, написанным торопливым почерком ее владельца. Буквы на карточках свидетельствовали о том, что их владельцы привыкли четко выводить на доске математические формулы. Они перечеркивали букву «z», как это принято в Европе, но не потому, что сами были европейцами, а потому,
Утро было дождливое, и запах нагретой влажной одежды смешивался с табачным дымом. В гуле голосов слышались всевозможные диалекты. У большинства присутствующих, несмотря на интеллигентную внешность, был какой-то провинциальный вид.
Эрик отметил на программе доклады, которые ему хотелось послушать, но кулуарные разговоры на разные профессиональные темы оказались куда интереснее, и он снова начал приобретать некоторую уверенность, покинувшую было его в последние месяцы. Потом он решил, что нельзя тратить столько времени на разговоры. Прервав беседу с двумя физиками из Массачусетского технологического института, с которыми Траскер состоял в переписке, он извинился и собрался уходить.
– Сейчас будет доклад, который мне не хотелось бы пропускать, – объяснил он, – меня интересует картеровская теория применения высоковольтных ускорителей.
– У вас еще есть время. Картер стоит в холле позади вас.
– Я не знаю его в лицо. Я с ним никогда не встречался, хотя слышал, что он живет в Чикаго.
– Почему «он»? Это – она. М.Картер – это Мэри Картер. – Собеседник Эрика улыбнулся кому-то стоявшему за его спиной. – Хэлло, Мэри! Нет, я вас не звал, я просто говорил о вас.
– Что же именно? – спросил низкий женский голос.
Эрик обернулся. Рядом с ним стояла худощавая молодая женщина в черном костюме. Приглядевшись, он определил, что ей лет тридцать с небольшим. Когда ей представили Эрика, она улыбнулась застенчивой улыбкой и на ее нежной коже выступил румянец.
– Доктор Горин? – сказала она. – Я вас знаю. То есть знаю о вашей работе. – Она протянула Эрику руку, и он удивился силе ее пожатия. У нее было маленькое бледное лицо и карие лучистые глаза. В каждом ее движении была необычайная женственность. Эрик всегда высоко ценил статьи по теоретическим вопросам, подписанные «М.Картер», и теперь, когда оказалось, что их автор – застенчивая молодая женщина, он неожиданно проникся к ней покровительственной нежностью. – В своем докладе я пользуюсь данными из вашей с Траскером последней статьи, – продолжала она. Неуловимая застенчивость сквозила во всем – в ее лице, в быстрой и трогательной нежной улыбке, в глазах, как бы просящих извинения, и все это никак не вязалось с уверенным и сильным пожатием ее руки. Эрику было даже страшно себе представить, каково ей будет стоять на трибуне, под сотней устремленных на нее взглядов.
– Какие же данные вы использовали? – спросил он. – Я тоже делаю доклад, и у меня есть поправки к нашим прежним цифрам. Мне было бы очень неприятно, если б ваши выводы основывались на неправильных данных. Я бы чувствовал себя ужасно виноватым.
Она нахмурилась, и Эрик подумал, что она, должно быть, часто хмурится – так четко обозначились морщинки на ее лбу. Мэри легонько взяла его за руку. Он остро ощутил ее прикосновение, но она, казалось, сделала этот жест совсем бессознательно.
– Давайте пойдем в какую-нибудь аудиторию, где есть доска, – сказала она. – У нас осталось еще минут десять.
Они решили подняться на следующий этаж, и, поднимаясь вслед за ней по лестнице, Эрик поймал себя на том, что следит за движением ее стройных ног. Входя в пустую аудиторию, он все еще продолжал рассматривать шедшую впереди него женщину. Сняв жакет, Мэри Картер тотчас подошла к доске и стала писать
– Не делайте так, пожалуйста, – взмолился он. – Вы все время запускаете руку под блузку и поправляете эту проклятую лямку. Имейте в виду, доктор Картер, что это мне мешает. Я не в состоянии следить за вашей мыслью.
Она озадаченно взглянула на него и так мучительно покраснела, что он даже растерялся. Внезапно Эрик вспомнил о разнице их положений. Она была лишь на несколько лет старше его, но уже завоевала себе прочное место в науке. Картер печатала серьезные статьи, когда он еще только начинал свою научную карьеру и был всего-навсего подающим надежды ассистентом. Ему очень льстило, что она безоговорочно ставит его наравне с Траскером, но все-таки он понимал, что не имеет никакого права так разговаривать с ней.
– Простите, – сказал он. – Вы это делаете чересчур часто, вот и все.
– Это просто привычка. – К удивлению Эрика, она как бы извинялась и вовсе не сердилась на него. – Ничего у меня не спадает. Или, может, действительно спадает? – Она снова просунула руку под блузку. От смущения Эрику захотелось сказать ей что-нибудь резкое. Как она может так себя вести, подумал он со злостью. Кто она, в сущности, такая? Почему она не следит за собой?
– Застегните верхнюю пуговицу на блузке, – сказал он с невольным раздражением, – тогда вы не сможете этого делать. – Они взглянули друг другу в лицо. В глазах ее был бессознательный вопрос, и это так притягивало его взгляд, что он не мог оторваться от ее лица. Ему и не хотелось отводить глаза, но стало как-то неловко смотреть на нее слишком долго. – По крайней мере, так всегда говорит моя жена, – резко сказал он.
Сабина никогда и никому этого не говорила, но сейчас только таким способом можно было дать знать о ее существовании, хотя он понимал, что его уловка шита белыми нитками.
– Я не знала, что вы женаты, – сказала она.
– Женат, – ответил Эрик, и от смутной злости тон его стал еще резче. – А, черт! Слушайте, давайте-ка продолжать. Начнем сначала.
Почему-то Эрик все время разговаривал с ней свысока и никак не мог сойти с этого тона. Он сам удивлялся себе, но еще больше удивляла его ее смиренная кротость. Когда ему показалось, что он поймал ее на ошибке, она доказала неосновательность его замечания с таким видом, будто причиной тому была просто рассеянность, а вовсе не недостаток знаний. Но даже таких уступок Эрик не хотел принимать от нее. Он попытался уклониться от спора.
– Впрочем, может я и неправа, – сказала она и взглянула на доску, проверяя, нет ли там ошибки.
– Нет, вы правы, – настаивал он. – Я понял свою ошибку, как только вы указали на нее. – Даже в этой настойчивости был оттенок превосходства. Ясно, что она сама не понимала, какой у нее выдающийся ум; а если понимала, значит, для нее достаточно присутствия одного мужчины, чтобы потерять уверенность в себе.
Но на трибуне, одна перед сотней мужчин, она была великолепна. Эрик сидел у самой двери, и, когда председатель объявил о ее выступлении и она проходила через длинный зал, сердце его забилось от волнения. Зашелестела бумага – делегаты перелистывали программки, чтобы справиться о теме ее доклада, а она серьезно оглядывала аудиторию, ожидая, пока затихнет шум. Затем она быстро поднесла руку к шее и застегнула верхнюю пуговицу блузки. На расстоянии мелкие недостатки ее костюма и косметики были совсем незаметны. Мэри Картер казалась очень деловитой молодой женщиной с превосходным самообладанием. Как только наступила тишина, она подошла к доске, взяла мел и начала говорить.