Живите вечно.Повести, рассказы, очерки, стихи писателей Кубани к 50-летию Победы в Великой Отечественной войне

Василенко Григорий Иванович

Зеленым кораблем по неоглядной степи плыл к нему хутор в куцых солдатских снах, и звала его домой семья — его голуби…

Вадим НЕПОДОБА

СЕВАСТОПОЛЬ,

4 июля 1942 года

Уже чадят и затухают Руины в липком зное дня, И лица мертвых отдыхают От грома, треска и огня. На теле мраморной колонны Осколков рваные следы, И бредит воздух раскаленный, Как раненый, глотком воды. Ни облачка в небесной выси, И так же пуст морской простор. Дороги траурно повисли На

склонах одичалых гор. Заката рана штыковая Кровавит воду у песка, Где все сигналит, как живая, Братве Матросская рука…

ОТЦУ

Теченье жизни поворотом Тебя относит вдаль, а мне Труднее стало с каждым годом Стоять на этой стороне. Гляжу со среза глины рыжей В кипящий стрежень бытия… Чем дальше образ твой, тем ближе, И не понять, где ты, где я…

Кронид ОБОЙЩИКОВ

ДОЖДЬ

Дожди не редкость в этой местности. Здесь солнца яркого не жди. На сотни верст В глухой окрестности Без передышки льют дожди. И льют не так, как надо в мае — С лихим приплясом по земле, А не спеша идут, хромая, Как инвалид на костыле. Стоит нелетная погода, И Ставка, Нервничая, Ждет. И в землю врытая Пехота Без нас в атаку не идет.

ЛОШАДИ

Кричала маневровая «кукушка». Гудел вокзал. Скрипели тормоза. Коней вводили в красные теплушки. А у коней печальные глаза. Катилось в степи ржание от станции, Где в штатах новых воинских частей Грузились в эшелоны «Новобранцы» Гнедых и вороных мастей. Их повезут к передовой, на запад, Где пулями покошены луга. Блеснут над ними молниями сабли, И казаки помчатся на врага. И вдруг ударят дробно пулеметы, И упадет под плетью огневой Подсеченный, подкошенный — С разлету, Горячий — С белой звездочкой — Гнедой. О, сколько их, орловских и донских, Поляжет на снегах И рыжих травах, Утонет на кипящих переправах, Споткнется на дорогах фронтовых. Уже готово было все к отправке. А рядом, где кончается перрон, Стояла тихо лошадь за оградой, Смотрела и смотрела на вагон. Она сюда, сорвавшись, прибежала, Подхлестнутая общею бедой. Но не услышал жалобного ржанья, Красивый — С белой звездочкой — Гнедой. И колокол ударил в тишину. Качнулись привокзальные березы. А лошадь все глядела через слезы На эшелон, Идущий на войну.

РУССКИЙ COЛДАТ

На

бал в Кремле его не приглашают Там те, кто не носили сапоги. А он в них шел в Берлин Через Варшаву И возвратился с фронта Без ноги. Когда порой встречается с братами, В пивную кружку водочки дольет. И вновь в глазах усталых Бьется пламя И взятых, И оставленных высот. Пусть в стороне От почестей и славы Прошла его Солдатская тропа. Одну медаль принес он С переправы, А у других — Награды до пупа. Да он, наверно, их и не носил бы. Он только раз Расстроган был до слез, Когда народу русскому «Спасибо» Верховный вставил В праздничный свой тост.

ПОМНИМ МЫ…

Юрию БОНДАРЕВУ

Помним мы, как у дальнего тына, На закате сгоревшего дня, Умирая от жажды и дыма, Батальоны просили огня. Как, царапая низкое небо, Колыхались косые штыки — По горячему волжскому снегу Шли в бессмертье седые полки. Знаю, сердце для Родины милой Отдадите Вы, песней звеня, Если выйдя из братской могилы, Батальоны запросят огня.

Леонид ПАСЕНЮК

КОТЛУБАНЬ, 42–Й

Поздно вечером меня вызвал Верховный.

— Как дела под Сталинградом?

Я доложил, что в течение всего дня шло очень тяжелое сражение. К северу от Сталинграда противник ввел в бой новые войска, переброшенные из района Гумрака.

— Это уже хорошо. Это большая помощь Сталинграду.

Г. К. ЖУКОВ. «Воспоминания и размышления»

1.

Выведенный в эпиграф разговор состоялся 5 сентября 1942 года. Жуков, как представитель Ставки Верховного Главнокомандования, находился тогда в 17–20 километрах северо — западнее Сталинграда в Котлубани, в район которой к вечеру того же дня подтягивалась с марша и наша дивизия.

Рассказать в строгой последовательности, что и как здесь тогда происходило, мне просто не под силу. Мои впечатления — впечатления пятнадцатилетнего подростка, волею случая лишь слегка прикоснувшегося к жестокой той битве и хорошо еще, что сразу же не уничтоженного ею. Случайности угодно было и жизнь мою сохранить. И за перо я взялся лишь потому, что сейчас, спустя более чем полвека, так мало нас осталось, свидетелей тех дней. Кто хотел и имел что сказать, те уже сказали. И сказали так, либо этак. А я скажу, быть может, не столько по — иному, сколько о своем, лично испытанном.

Но не обойтись все же без введения, рисующего достаточно известную теперь картину. Немцы превосходили нас в силах. Были надежно прикрыты танками и особенно авиацией. Стремительно — победный, иногда с тяжелыми боями, марш — бросок через донские степи был уже позади. Противник, казалось, был деморализован и повержен. Впереди лежала великая русская река, знаменовавшая для них, быть может, конец всего восточного похода, быть может, и дальнейший поход на Индию. Их, наглых, серомышастых, затянутых в ремни и бляхи, увешанных рожками к шмайссерам и баклажками у кого с водой, у кого и со шнапсом, опоенных успехом, следовало остановить. Но как? И еще раз — но как?! К сожалению, тактику и стратегию в ту пору мы знали одну: гнать и гнать на оголтело прущего немца как бы уже безликую «живую силу»… телами заваливать ему дорогу… изо всех сил отмахиваться трехлинейкой образца девяносто первого дробь тридцатого года, которую мы не уставали восхвалять как лучшее в мире стрелковое оружие. Когда в ней один только затвор о шести или семи частях — головоломка, которую не каждому одолеть! Что-то у нас было уже и лучшее, скажем, гвардейские минометы, та самая «катюша». Но не в избытке. А прославленных танков — тридцатьчетрверок я и вовсе не видел тогда ни одного…

Незадолго до дней, о которых речь, немцы вышли к Волге севернее Сталинграда и рассекли нашу оборону, образовав во всех отношениях неудобный для нас коридор. Начались бои непосредственно за тракторный завод. (После демобилизации в пятидесятом я работал на нем токарем). Казалось, конец — город вот — вот падет.

Однако, поубавив спеси, немцы вынуждены были смотреть по сторонам, отбиваться от наших неожиданно упорных, можно сказать, исступленных контратак им во фланг. Город, таким образом, все же получил передышку, сгруппировался, наладил цепкую оборону, бои шли за каждый дом. И то, что немцы могли воспринять как нашу агонию, истерию фанатиков, скорее уже было началом их собственного конца.