Живописец смерти

Утром она проснулась с головной болью и неприятным предчувствием, словно сегодня с ней должно произойти что-то дурное. Потом головная боль немного утихла, но странное предчувствие осталось до конца дня. Думала, наступит вечер и все пройдет окончательно.

Она ошибалась.

— Не выпить ли нам чего-нибудь? — произносит он улыбаясь. — Например, кофе.

— Мне пора домой.

Он смотрит на часы.

— Да что вы! Сейчас только половина двенадцатого. Пойдемте, я угощу вас лучшим капуччино

Она соглашается, наверное, потому, что наконец-то прошла головная боль. А возможно, день оказался намного лучше, чем ожидалось, и ей не хотелось оставаться одной. По крайней мере сейчас.

— Давайте пройдемся.

Вечерний воздух заметно посвежел. В тонкой хлопчатобумажной курточке ей прохладно.

— Замерзли? — Он обнимает ее за плечи.

Ей не то чтобы неприятно — просто неловко. После непродолжительного анализа своих ощущений она громко вздыхает.

— Что?

Она слабо улыбается.

— Так, ничего.

Ответ его раздражает. Как это так — ничего? Он убирает руку с ее плеча, и они продолжают идти молча примерно с квартал. Рестораны, небольшие особняки. Она удивляется реакции своего спутника. Наконец не выдерживает и произносит:

— Я, пожалуй, поймаю такси и поеду домой.

Он мягко останавливает ее, взяв за руку.

— А как же кофе?

— Мне пора.

— Ну что ж, пора так пора. Но я вас провожу. Мне хочется увидеть, где вы живете.

— Зачем? Я могу добраться домой сама.

— Нет. Я настаиваю. Сейчас мы возьмем такси, а капуччино, наверное, найдется и в вашем районе. Как вам мое предложение?

Она вздыхает. Спорить почему-то нет сил.

В такси они молчат. Он смотрит в окно, она разглядывает свои руки.

Кафе на углу, неподалеку от ее дома, закрыто. Несколько секунд они наблюдают через стекло за мальчиком внутри, который заканчивает уборку. Он оборачивается и машет им, мол, ничего не поделаешь.

— Вот незадача. А мне, как назло, еще сильнее захотелось кофе. — Он смотрит на нее, грустно улыбаясь, неожиданно став похожим на обиженного ребенка.

— Ладно, пойдемте. — Она тоже улыбается. — Я сварю вам кофе.

У входа в подъезд она возится с ключами, наконец находит нужный, сует в замок, но повернуть не успевает. Дверь открывается раньше.

— Они затеяли ремонт, поэтому ничего не работает. Я жаловалась управляющему, но все без толку.

На втором этаже прямо посередине площадки навалены стройматериалы и какое-то электрооборудование. Приходится обходить.

— Кажется, здесь переделывают две квартиры в одну. Очевидно, надеются содрать большую квартплату, не иначе. И длится это несколько недель. С ума можно сойти от шума.

На третьем этаже она отпирает дверь квартиры, затем отключает сигнализацию. Он проходит мимо нее вперед, быстро снимает плащ и бросает на стул.

Уж слишком по-свойски, — думает она.

А он направляется к дивану, усаживается. Диван обычный — спинка и сиденье пенопластовые, обшитые набивным ситцем с веселеньким рисунком, плюс две подушечки, которые она купила в магазине на Четырнадцатой

Он начинает задумчиво водить пальцами по ослепительно-красным губам Мэрилин. Туда-сюда, туда-сюда. Она спохватывается, что все еще стоит в куртке, снимает ее, вешает на крючок, прикрепленный к входной двери, запирает дверь, затем снова включает сигнализацию.

— Понимаете, привычка. С этим я чувствую себя спокойнее.

Нервно улыбнувшись, она разворачивается в сторону крохотной кухни. Собственно, это прямоугольный альков в гостиной, чуть глубже стенного шкафа. Она дергает цепочку. Загорается лампочка, которая освещает небольшой холодильник, плиту с двумя конфорками, небольшую раковину и полку с тостером и кофеваркой. Она снимает кофеварку, вынимает влажный коричневый фильтр и швыряет в небольшую пластмассовую урну.

— Помочь? — спрашивает он.

— Я справлюсь. К тому же для двоих здесь тесновато.

Она загружает кофеварку, чувствуя на себе его пристальный взгляд. Встряхивает волосами, стараясь двигаться увереннее.

Наверное, зря я привела его сюда.

Наконец она садится у стола с компьютером на стул с твердой спинкой, повернув его к дивану.

— Через минуту кофе будет готов.

Он молчит, лишь смотрит на нее и улыбается. Она играет с ниткой на манжете блузки, пытаясь придумать, чем заполнить тишину.

— Может быть, включить музыку? — Она встает, делает несколько шагов к небольшому музыкальному центру в углу на полу. — Это у меня единственный предмет роскоши.

Он подходит и опускается на колени рядом с ней. Пару секунд рассматривает аккуратную стопку компактдисков, затем вытаскивает один.

— Поставьте это.

— Билли Холидей [1] ? — произносит она, беря у него диск. — Потрясающая певица. Ее грусть меня просто убивает.

В его ушах долго звучат эти два слова.

Меня убивает… меня убивает… меня убивает… меня убивает… меня убивает… меня убивает…

Из маленьких колонок начинает струиться музыка. Тему ведет кларнет, а вскоре к нему присоединяется неподражаемый голос Билли, чуть с хрипотцой, немного похожий на стон. И верно — первая же песня, «Господь, благослови дитя», оказывается наполненной невыразимой печалью.

Она стоит рядом с ним на коленях, тихо подпевая, слегка покачивая головой, волосы упали налицо. Он молча наблюдает за ней, как наблюдал весь вечер, не переставая думать об этом, прикидывая то так, то эдак. И теперь еще оставались кое-какие сомнения. Неужели пора начать все снова? Ведь прошло столько времени. И все эти годы он вел себя как паинька. Но, протянув руку и коснувшись ее волос, он уже знал, что сомневаться поздно. Она вздрагивает и быстро встает.