Живописец смерти

Сантлоуфер Джонатан

Уилли припал губами к ее груди.

— Примерно дюжина. Ты можешь выбрать у меня, какие понравятся. — Он поднял голову и улыбнулся. — И… выбери один для себя.

— О, Уил… — Чарли взяла его лицо в ладони и впилась губами в губы. — Какой ты щедрый. Даешь картину для моего музея и еще мне рисунок в подарок. — Она заводилась все сильнее.

Он молча продолжал ласкать ее грудь.

— Уилли, — проговорила она, тяжело дыша. — Поехали со мной в Венецию на бьеннале. Я сделаю так, что расходы оплатит Музей другого искусства.

— О, дорогая! — Уилли наконец вошел в нее.

Испытывая

оргазм, Чарли представила картину Уилли на стене музея и подумала, что для ее раскрутки, наверное, следует нанять рекламщика. Когда дыхание успокоилось, она окончательно решила, что это обязательно нужно сделать.

Очевидно, здесь этим заниматься не следовало. А вдруг кто-нибудь войдет? Но во-первых, уже поздно, а во-вторых, дверь заперта. Он откидывается на спинку дивана, не отрывая взгляда от экрана.

Сколько раз он это видел? Тридцать? Сто? Во всяком случае, достаточно, чтобы изображение впечаталось в мозг. Собственно, такова и была его цель. Этот просмотр — последний, и нужно все тщательно запомнить — как она двигается, когда еще живая, — оставить в памяти прежде, чем он это разрушит. Принесет в жертву.

Девушка на экране уже разделась. Соски крупным планом, закругления бедер, потом общий план. Она медленно танцует под какую-то неслышную музыку — к сожалению, на звуковой дорожке ничего не записано. Он вздыхает, резко расстегивает брюки и сует руку под трусы.

Черт возьми! Неужели нельзя было держать камеру, чтобы она не дрожала? Студия «Любительские фильмы». Название они выбрали правильное.

И все же именно поэтому он и коллекционировал их фильмы — из-за дрянного качества и отсутствия профессиональных актеров. Потому что там все реально. Ему очень хочется, чтобы этот парень в постели исчез. Он желает видеть только ее. Такую живую, сексуальную.

Ее рука, кажется, повторяет движения его руки. Пальцы ворошат лобковые волосы, она ласкает себя, закрыв глаза, откинув назад голову.

О черт! Опять этот парень, который толкает девушку на постель, прижимает се прекрасную голову к своей промежности. Он терпеть не может эту часть фильма, не хочет это видеть. Будь оно проклято. И именно в тот момент, когда у меня уже близко. Он быстро прокручивает пленку вперед. Тоже ничего хорошего. Теперь они совокупляются. Назад. Вот это лучше. Она снова танцует, сбрасывая с себя одежду. Он наблюдает этот танец примерно с минуту, интенсивно работая рукой.

Аааа…

Успокоившись, снимает перчатки, достает из магнитофона кассету, вырезает из нее кусок пленки и кладет в карман. Это будет прекрасным подарком. И одновременно наживкой.

Она клюнет. Он в этом уверен.

Глава 22

Кофе не действовал. Кейт уже выпила третью чашку, но ей не помогло. Ночь провела ужасно, сны снились кошмарные. К тому же еще Ричард все время ворочался рядом, так что постель трясло на несколько баллов по шкале Рихтера.

Сейчас на ее столе лежал портрет человека, которого миссис Правински видела на лестнице в ночь убийства Элены. Чернокожий, лицо худое,

глаза безумные. Кейт уже размножила рисунок и раздала копии патрульным. По факсу он был также передан во все полицейские участки города.

Пришло время разобрать корреспонденцию, которая красовалась на столе в трех полиэтиленовых пакетах. Теперь вся ее почта направлялась в полицию в аккуратно запечатанных пакетах. Кейт надела хирургические перчатки.

В первом пакете были: счет от Эда Кона, счета за телефон и разные каталоги. Во втором примерно то же самое. В третьем — счет за кабельное телевидение, «Ньюйоркер», «Бизнес уик», еще несколько счетов, открытка от приятельницы из Белиза, уведомление из венецианского отеля, в котором они с Ричардом забронировали номер на период проведения бьеннале. И наконец, простой белый конверт.

Внутри оказалась ксерокопия газетной вырезки, кадр из телевизионной программы «Портреты художников». На нем он пририсовал ей крылья с нимбом и зачем-то надел на ксерокопию широкую черную резинку. У Кейт задрожали руки. Черная резинка. Что она символизирует? Смерть? Возможно. Фотография была обведена красным маркером, а ниже надпись: ПРИВЕТ. Что-то в этих печатных буквах и красном маркере показалось ей знакомым.

Кейт поддела автоматическим карандашом черную резинку, сняла и поднесла к свету. Оказалось, что это вовсе не резинка, а кусок видеопленки.

— Ходить всюду в перчатках, Макиннон, нет никакой необходимости, — проворчала Эрнандес, вкладывая ксерокопию в прибор для проверки отпечатков пальцев.

— Вы правы, — сказала Кейт, — я совсем о них забыла.

— Жаль. Отпечатков нет. Никаких. Ваш клиент их тщательно убрал.

— Что еще вы можете вытянуть отсюда?

Эрнандес повертела ксерокопию в руках.

— Проанализировать бумагу, посмотреть, нет ли каких вкраплений. Впрочем, где сделана эта ксерокопия, узнать все равно невозможно. В городе слишком много таких мест. А это, — она протянула Кейт полиэтиленовый пакет с куском видеопленки, — отнесите Джиму Кроссу в отдел фото-видео.

Джим Кросс сидел за прибором для склеивания видеопленки. Очки на лбу, волосы, вернее, то, что от них осталось, растрепаны. Огромный стол завален всевозможными кассетами и инструментами. Они занимали также оба стула и большую часть пола его небольшого кабинета. Джим предложил Кейт сесть, но она продолжала стоять.

— Извините, — пробормотал он и смахнул со стула несколько пластмассовых бобин.

Кейт протянула ему пакет с куском видеопленки.

— Посмотрите, сумеете что-нибудь разобрать?

Некоторое время Кросс изучал пленку, не вскрывая пакета.

— Я сказал бы, что у нас здесь около двадцати секунд записи. Можно приклеить ее к чему-нибудь и вставить в кассету.

— Сколько времени это займет?

— Несколько минут. — Он отвернулся и немного рас чистил стол. — Вам, конечно, безразлично, к чему я это приклею. Верно? У меня где-то здесь есть старый методический видеоматериал.

Кросс перебрал примерно дюжину кассет без футляров, пока не нашел то, что нужно, вставил в прибор для склейки и начал работать. Через несколько минут он повернулся к Кейт.