Животные инстинкты
Шрифт:
Он был так близко, что всё, что ей нужно было сделать — это наклониться, и тогда Данника смогла бы поцеловать его, она бы испробовала его дикую, первобытную сторону. Дэмиан издал низкий, рычащий звук, и тот отозвался прямо в её киске, заставляя внутренние мышцы сжаться.
«Это безумие. Ты ужасно хочешь этого, Данника. Но ты не знаешь о нём ничего, кроме того, что рассказал тебе отец».
Но Дэмиан не сдвинулся со своего места в проходе. На улице начался дождь, поэтому пряди его волос стали мокрыми, а вода стекала по его лицу, пропитывая одежду. За секунды снаружи началась
— Как ты узнал, где я живу?
Эта ситуация становилась всё более странной, более жаркой, и она возбудилась от этого, как никогда прежде.
— Я следил за тобой.
— А мой папа не подумал, что это странно? — спросила девушка тихим голосом, её руки тряслись.
Он не сразу ответил, но сделал шаг внутрь и закрыл за собой дверь, запирая их в доме. Дэмиан сделал ещё один шаг, ближе к ней, и у Данники участилось дыхание.
— Твой отец доверяет мне и знает, что я никогда не обижу того, кто ему не безразличен, — вода продолжала стекать по нему, белая рубашка намокла и стала прозрачной. — Но он не знает, что я следил за тобой. Я не думаю, что твоему отцу это понравится, тем более что я ничего не объяснил ему сегодня.
Данника посмотрела на грудь Дэмиана, благодаря чему увидела его татуировки и то, как жёсткие мышцы напрягаются и сжимаются, как будто он сдерживался от того, чтобы схватить её.
«Я хочу, чтобы он схватил и вкусил меня».
Она понятия не имела, откуда пришла это желание, но оно взяло вверх, стало первостепенной задачей, и Данника не смогла бы остановиться, даже если бы захотела. Её телефон завибрировал в кармане, и она схватила его и посмотрела на экран.
Папа: «Дорогая, я знаю, ты можешь позаботиться о себе, и я знаю, что могу быть чертовски подавляющим, но я просто хочу убедиться, что ты в порядке».
Сейчас Данника почувствовала себя ужасно из-за того, что просто ушла. Она может и жила в десяти минутах от дома отца, но ей всё равно не стоило так поступать.
— Я ушёл вскоре после того, как ты убежала, зная, что твой отец хочет побыть один, — Дэмиан сделал ещё один шаг в её сторону.
Прежде чем она смогла ответить ему или отцу, пришло ещё одно сообщение от последнего.
Папа: «Просто скажи мне, что ты нормально добралась до дома. Я поговорю с тобой завтра, и мы можем обсудить всё, что произошло».
Данника: «Я дома и в порядке, прости, что сбежала. Давай завтра встретимся и поговорим, ладно?»
Она отправила сообщение, но, даже зная, что всё хорошо, Данника всё равно хотела быть честной с отцом и рассказать, что случилось на вечеринке. Прежде чем она положила телефон в карман, Данника ощутила легчайшие прикосновения Дэмиана. Она подняла голову, удивленная тем, что его большой палец оказался на её щеке, рядом с разбитой губой. Данника могла видеть, как эмоции сменяли друг друга на его лице — гнев сменился жестокостью, его угловатое красивое лицо нежного человека стало лицом дикого перевёртыша.
— Ты скажешь мне, кто это сделал, Данника, — сказал он низким, злобным голосом, из-за которого по её спине прошла дрожь.
Доминирование и требование были отчётливо слышны в его словах, и она понимала, что могла
Данника не хотела говорить о случившемся, но по какой-то необъяснимой причине, начала объяснять Дэмиану, что именно произошло. С каждой проходящей секундой она рассказывала ему всё больше и больше: Данника поведала о нападении, о том, что произошло в ванной и о том, как Хейден спас её, она видела, как ярость изменяла лицо Дэмиана. Он отпустил Даннику и сделал шаг назад. Гнев, исходящий от перевертыша, был настолько всепоглощающим, настолько мощным, что она почувствовала, как волоски на руках встают дыбом, и как сердце забилось быстрее.
— Как его зовут, Данника? — спросил Дэмиан, а она была смущена тем, что почувствовала связь с ним и необходимость рассказать всё, что он хотел. Они не знали друг друга, и несмотря на то, что Дэмиан был другом отца на протяжении всей жизни, эта ситуация казалась неловкой и неуместной. Но все же, Данника чувствовала необходимость ответить на его требование.
— Я не знаю его имени, но почему тебя это интересует?
Дэмиан перестал ходить из стороны в сторону, посмотрел на неё и, прежде чем Данника поняла, что происходит, прижал её к своей груди, положив руку на затылок, удерживая в этом положении.
— Я хотел рассказать тебе так чертовски много, Данника.
Она сглотнула, не зная, что происходит, но не желая отстраняться от жесткого, мускулистого и горячего тела. Данника чувствовала себя в ловушке, но в лучшем её представлении. Это должно было напугать ее, но этого не произошло.
— Сказать мне что?
Данника хотела, чтобы её голос был твёрже, действительно хотела, но он звучал мягко, слабо и так уязвимо. Так же, как она чувствовала себя сейчас.
Дэмиан посмотрел на её разбитую губу и снова издал низкий звериный рык.
— Если бы я был там, я бы убил его просто за то, что он посмел посмотреть на тебя, Данника.
Дэмиан медленно встретился взглядом с ней, его зрачки расширились, и он нахмурился, в то время как его лев подбирался всё ближе к поверхности. Данника могла увидеть дикого зверя в выражении его лица, а Дэмиан явно старался держать его в узде.
— Я не знаю, что сейчас происходит, почему я чувствую связь с тобой и почему я не могу понять её.
Она не хотела говорить этого, но её чувства и эмоции оказалось такими незащищенными сейчас, что Даннике нужно было почувствовать кого-то рядом с собой, того, кто поддержал бы её и сказал, что всё не так хреново, как кажется.
— Я знаю, Данника.
Дэмиан поднял руку и погладил уголок её рта. Она почувствовала боль от его прикосновения, но также и тепло, которое медленно распространялось по ней, образовавшись в животе и проходя через каждую её частичку.
— Ты моя, только моя, и я знал это с того момента, как я увидел тебя четыре года назад, — сказал Дэмиан тихо, и, хотя Данника должна была бояться серьезности его слов, все, что она чувствовала — это связь, которая уже образовалась и достигла небывалого уровня. — Я запечатлелся с тобой четыре года назад, но это началось с того, что мой лев жаждал защитить тебя и ничего более. А когда ты стала совершеннолетней, я бы заклеймил тебя.