Живой мертвец
Шрифт:
— Очень. Отец грозит проклятием, а он все ездит с подарками и… — Маша вздрогнула, — все руки целует…
— Гадина! — воскликнул Семен Павлович.
— Они хотят меня в Брыково везти и там будут мучить!
Брыков тяжело перевел дух.
Маша тихо взяла его за руку и промолвила:
— Но ты не бойся! Я — сильная! Я не поддамся им! А если уж очень худо будет, то убегу… к тебе!..
Брыков молча кивнул головой.
— Что они могут сделать? — продолжала Маша. — Только приставать! Я отмолчусь от них. Жечь? Убить?
Брыков тяжело перевел дух.
— Да, да, понятно, — заговорил он, — но как тяжело мне, Маша, оставлять здесь тебя одну!.. Пиши мне! У меня здесь лучшие друзья. Вот хоть Ермолин. Я скажу ему, и через него у нас будет связь. Все ему пиши, а он перешлет. И еще вот что: если тебе станет очень плохо, беги к нему. Он тебя ко мне переправит. Не бойся его!..
Маша кивала головою на его слова и не могла сдержать слезы, неудержимо катившиеся из глаз. Ах, то ли она ожидала от судьбы! И вот чем заменила действительность ее светлые грезы!
Семен Павлович тихо обнял ее и нежно заговорил:
— Маша! Сердце мое, не плачь! Не надрывай души! Мне так тяжко, так тяжко!
— Прости, милый, но я… но мне… — И она неудержимо разрыдалась.
Брыков торопливо подал ей воды и стал нежно утешать ее.
Эх, перемелется и мука будет! Они еще молоды! Счастье все впереди, перед ними. Не может быть, чтобы долго могла удержаться такая нелепость, какая случилась с ним. Царь и умен, и добр, и справедлив; правда выйдет наружу, и они еще посмеются.
— Не плачь, Маша! Не плачь, мое сердце! Смотри, пройдет два-три года, и мы сами посмеемся над этой историей.
Девушка немного успокоилась и улыбнулась жениху. Он снова обнял ее, она прижалась щекою к его щеке и они начали опять говорить о своих чувствах. Время летело, и они не замечали его. Свечка оплыла и едва мерцала под огромным нагаром, за дверями нетерпеливо ворчала Марфа; но молодые люди ничего не замечали и говорили без умолку, пока, наконец, Марфа сердито не окликнула своей питомицы. Тогда они очнулись, как от сна.
Наступило расставание. Они обнимались, клялись друг другу и обнимались снова.
— Я провожу тебя! — сказал Семен Павлович.
— Проводи!
Он прошел с нею по всем пустынным улицам и, наконец, расстался.
Маша заплакала, и Марфа не могла утешить ее, а Семен Павлович шел назад, не замечая дороги, и думал: что ждет его, ее? Ему всюду грозит опасность, и его брат, его враг, дремать не станет! Увидеть царя! Но пока доберешься до царя — всего натерпишься… А с Машей? Брыкову представлялись картины той нравственной пытки, которая ожидала ее. Постоянные попреки отца. О, он знает, что это за старик! Ему бы только деньги и деньги. Про него весь приход рассказывает ужасные вещи. Разве у него есть сердце, разве он — отец для дочери? Она для него — ценность, и он не постесняется продать ее. И потом ухаживанья этого негодяя!..
Несчастный Брыков схватился за
Когда он вернулся, Ермолин был уже дома.
— Что это ты какой? — сказал он. — Стыдно тебе. Крепись!
— Какой я?
— Да краше в гроб кладут.
— Я уже и похоронен, — усмехнулся Брыков.
— На бумаге. Но на зло всем живи! Виделся?
— Да! Машу хотят увезти в усадьбу и уже там мучить. Вот что, брат: я сказал, чтобы она через тебя писала.
— Ну, понятно!
— И потом вот еще: если ей станет очень тяжко, она прибежит к тебе. Ты укроешь ее, а потом ко мне, в Петербург, если я там буду.
— Ладно! Ну, а теперь я говорить буду! — сказал Ермолин. — Вот, во-первых, тебе тысяча рублей! — И он поставил на стол шкатулку. — Брось, не благодари. Это — дело товарищеское. Надо будет, еще дадим! Это раз. А потом: ведь ты — мертвец по бумагам и тебе, пожалуй, и подорожной не дадут. Так вот, — и он положил на стол бумагу, — ты — мой дворовый. Не сердись, братец! У меня один музыкант есть, так это — его подорожная.
— Не думал я в крепостных числиться, ну да ничего не поделаешь тут! Спасибо тебе! — И Семен Павлович крепко поцеловался с Ермолиным.
На другое утро он выехал на почтовых вместе в неразлучным Сидором.
— Пусть меня в беглых считают, — решительно сказал Сидор, — авось Митрий Власьевич не погонится!
Их провожала целая кавалькада офицеров.
— Стой! — крикнул Ермолин, когда выехали за заставу. — Здесь отвальную устроим!
Семен Павлович вышел из коляски, офицеры спешились, и на лужайке, у дороги, появились вина и закуски.
— Пей, Сеня! — говорили бывшие его товарищи, чокаясь с ним. — Дай Бог тебе удачи!.. Возвращайся, да за свадьбу!.. Насоли своему братцу!
Брыков был растроган этим общим сочувствием.
— Спасибо, друзья! — отвечал он со слезами в голосе и обнимался с каждым.
Уже солнце поднялось на полдень, когда друзья допили последнее вино и Брыков снова сел в коляску.
— Ну, давай Бог удачи! Пиши! Кланяйся Башилову! — раздавались возгласы.
— Эй, вы, соколы! — закричал подвыпивший ямщик, и кони рванулись с места.
Офицеры еще постояли на дороге, махая шапками вслед уносившейся коляске, а потом сели на коней и медленно вернулись в Москву, говоря о Брыкове и о риске его предприятия.
XIII
В ПУТИ
Быстро промчался Семен Павлович до первой станции, но уже тут начались его мытарства. Увидев быстро несущуюся тройку, и ямщики, и смотритель вышли взглянуть на седока. Смотритель почтительно помог выйти Брыкову из его коляски.
— Лошадей! — сказал тот, идя в станционную комнату.
— Мигом! — ответил смотритель, юркий человек с длинным носом и хитрым, пронырливым взглядом. — Не прикажете ли чайку, пока запрягают? — спросил он вкрадчиво. — Может, и скушать что? У меня-с кухня!