Живу тобой одной
Шрифт:
Она намеренно замолчала, наслаждаясь муками, которые причиняла ему. Тихонько рассмеялась.
– Ну что, Хэм, может, скажешь ему? Своему брату… или сыну?
– Прекрати!
Она коснулась пухленького подбородка младенца.
– Ямочка как у тебя. С другой стороны, у твоего отца тоже был раздвоенный подбородок. Здесь ваши шансы равны. А вот глаза…, угрюмые и загадочные, как у тебя. И форма твоя. Я думаю, сомнений быть не может.
Ее певучий голос над жадно сосущим младенцем гипнотизировал Хэма.
– Хотя, боюсь, полной уверенности все-таки нет. Алва
Она прижалась губами к головке ребенка. Хэм повернулся, взялся за ручку двери. Ее голос остановил его. Теперь Хэм не узнал этот голос, словно он принадлежал другому человеку.
– Подожди, Хэм… еще одно… Я не потерплю, чтобы ты перекладывал свою вину на этого ребенка. Мы все рождаемся нагими и невинными. Можешь думать о себе и обо мне все, что хочешь, но только к нему не питай ненависти. Сын он тебе или брат – это твоя родная кровь, Хэм, не забывай об этом. Я его мать. Он моя любовь. Люби его тоже, Хэм. Это твой долг перед отцом.
Хэм повернулся и выбежал из комнаты. Доктор, Крис и Карл в страхе отшатнулись при виде его. Крис приблизилась, с тревогой глядя на него.
– Хэм, что с тобой? Тебе плохо? Ты так побледнел.
Он попытался улыбнуться. Казалось, что лицо сейчас разлетится вдребезги, как стеклянное.
– Ничего. Просто я никогда в жизни не видел такого крошечного. Он как будто ненастоящий…
Мужчины расхохотались. Крис внезапно накинулась на Хэма:
– Как ты можешь так говорить о своем маленьком братишке! Доктор сказал, что он очень красивый.
Доктор Джеймс Хейли, высокий, внушительного вида, с рыжими бачками, носил пенсне без оправы на черном шнурке.
– Это правда, мисс Мейджорс. Почему бы вам и вашему отцу не зайти и самим не убедиться?
Они вошли в комнату. Доктор, водрузив на нос пенсне, повернулся к Хэму, внимательно глядя на него.
– Я едва знал вашего отца. Так, шапочное знакомство. Мы изредка встречались в Клинтоне или в столице. Достойный был человек, мы все по нему скорбим. Он лечился у моего коллеги доктора Мэрфи. Должен сказать, доктор Мэрфи был поражен тем, что произошло. Он не считал, что у вашего отца такое слабое сердце. Вероятно, в тот роковой день что-то вывело его из равновесия сверх всякой меры.
Хэм опустил голову.
– Да, он всегда был сильным человеком во всех своих проявлениях.
Хейли кивнул.
– Сильные, как правило, уходят раньше других. Они не знают, когда надо остановиться. А потом уже слишком поздно.
Хэм сделал над собой усилие, поднял глаза, посмотрел доктору Хейли прямо в лицо.
– Как вы считаете, сэр… приступ, который оборвал жизнь моего отца… мог он случиться в результате какого-нибудь сильного потрясения?
Хейли наморщил лоб.
– Какого, например? Известия о потере любимого существа? Да, внезапная трагедия могла бы вызвать сердечный приступ у сильного мужчины.
– Потеря любимого существа… – пробормотал Хэм.
Его вина еще тяжелее, чем он предполагал до сих пор.
В комнату, где находились Карл и Крис, прошла няня, забрать младенца. Она три года ухаживала за женой Карла Мейджорса до ее смерти.
– Джейн Хатауэй лучше всех в нашем округе, – заверял Карл Мейджорс. – Сейчас она почти удалилась на покой, но, если я попрошу, еще поработает.
На следующий же день после его звонка мисс Хатауэй села на поезд и приехала в Найтсвилл, за двести миль. Она оказалась крупной, угловатой, совершенно бесполой, с невзрачным, но добрым лицом. Выглядела она на десять лет моложе своих пятидесяти пяти.
– Вам придется остаться здесь, у миссис Найт, на неопределенное время, мисс Хатауэй, – сказал ей Карл, когда она забирала ребенка.
– Буду здесь столько, сколько нужно.
С небрежностью многоопытной няньки она взяла младенца из рук матери, похлопывая его по попке, чтобы выпустить газы.
– Доктор Хейли говорит, что до конца недели я уже буду на ногах, – сказала Келли.
– Все равно вам понадобится помощь. Что вы знаете о воспитании детей? Вы сами еще почти девочка, – поддразнил ее Карл.
Келли не улыбнулась.
– Я мать. Его мать. Вот все, что я знаю, и больше мне ничего знать не надо. Я могла бы позаботиться о своем ребенке, даже если бы мы с ним оказались одни в безлюдной глуши.
– О, да вы настоящая волчица, – усмехнулся Карл. – Верю, верю, вы сами могли бы справиться, но тогда у вас больше ни на что не останется времени. Например, на то, чтобы поехать со мной и Крис в Нью-Йорк в мае. Там в кинотеатре «Риволи» собираются показывать говорящее кино. Можете себе представить: актеры говорят прямо на экране. Это должно быть интересно.
Она моментально превратилась в маленькую девочку. Даже рот открыла от изумления.
– Я читала об этом в воскресном номере «Таймс» на прошлой неделе. Да, на это стоит посмотреть! Ты тоже так думаешь, Крис?
– Да, наверное, – потупилась Крис.
– Что-то не слышу энтузиазма в твоем голосе, – заметил отец. – В чем дело?
Крис напряженно улыбнулась.
– Ни в чем. Конечно же, мне очень хочется посмотреть. Я уже давно жду каникул.
Келли улыбнулась с едва заметным оттенком враждебности.
– Это, наверное, из-за меня, Карл. Разумеется, я не виню вас, дорогая. Вы так мало видитесь с отцом, и вам совсем не хочется делить его с другой женщиной. Вам и не придется этого делать. Благодарю вас, Карл, как-нибудь в другой раз.
– Но это сущая чепуха, Келли! Крис вас обожает, так же как и все мы. Крис, скажи ей!
– Папа прав, Келли, – послушно произнесла Крис. – Я буду очень разочарована, если вы не поедете с нами в Нью-Йорк.
Вспыхнувшие румянцем щеки выдали ее ложь. Чем дольше длилось их знакомство с Келли, тем больше Крис ощущала, что совсем не знает эту женщину. И тем меньше понимала свое собственное к ней отношение. Чувства ее к Келли менялись, как направление ветра у лодочной пристани.