Живу тобой одной
Шрифт:
– Ухнула? Я смотрю, ты знаешь рыночный жаргон лучше, чем Хэндли. Уж не хочешь ли занять какой-нибудь пост на Уолл-Стрит?
– Все возможно. В Вайоминге есть женщина-губернатор. Почему бы мне не занять место в руководстве биржи?
Он схватил ее за руку, притянул к себе.
– Ты сумасшедшая, но я тебя обожаю.
Он целовал ее глаза, нос, губы, чувствуя, как растет желание. В ее соблазнительном теле можно укрыться от повседневных забот. Так же, как отец укрывается от них в бутылке.
– Пошли в постель, дорогая.
– Пойдем, если хочешь.
Она провела своей маленькой белой рукой по внутренней
– Что ты делаешь? – воскликнул Брюс.
– Ты уже готов. Почему бы нам этим не воспользоваться? Ты ведь знаешь, что получается, когда думаешь о сексе слишком много, Брюс.
Со времени полового созревания Брюс Мейджорс слишком волновался по поводу своих мужских качеств. Первый его сексуальный контакт состоялся в детском спортивном лагере, с другим мальчиком. На следующий же день Брюс уехал из лагеря и долго потом мучился страхом и раскаянием. Страхом того, что он гомосексуалист. Его беспорядочная погоня за девушками в годы учебы в колледже шла от этого страха и чувства вины. Каждая новая победа приносила не только сексуальное удовлетворение, но и «отпущение греха». На самом деле его сексуальность оказалась вовсе не такой стойкой. Уже в первую неделю после свадьбы Келли поняла, что любой отвлекающий момент способен убить в нем желание. А после того, как ему пришлось взять на себя обязанности Карла, Брюс занимался с Келли любовью не чаще одного раза в месяц.
– Давай прямо здесь, на кушетке. Крис у Хэма, Нат с твоим отцом ушли гулять, Анни уволилась, кухарка пошла навестить сестру. Будем ковать железо, пока горячо.
Она засмеялась, продолжая раздеваться. Это была точно рассчитанная жестокость. Она намеренно напоминала ему о его несостоятельности, высмеивала его.
Брюс сгорбился, обхватил голову руками. Еще минуту назад желание переполняло его, сейчас он ощущал лишь пустоту.
– Не может быть, дорогой! Неужели опять?!
В голосе ее зазвучало притворное сочувствие. Она подошла к нему, прижала его голову к своему мягкому животу, погладила его волосы.
– Ничего, Брюс, дорогой мой, не расстраивайся. Это все из-за того, что ты постоянно в напряжении. Давай я налью тебе еще выпить, чтобы ты расслабился.
Напевая, она взяла его стакан, подошла к бару у большого овального окна, налила щедрую порцию виски. Взглянула на себя в зеркало, висевшее на стене напротив, и усмехнулась.
Карл сидел на берегу, маленький Натаниэль – у его ног. Карл своим телом защищал мальчика от холодного северного ветра. Несмотря на яркий солнечный день, песок после целой недели дождей оставался серым и влажным.
Волосы Карла за последний год сильно поседели и выглядели неопрятно. На протяжении двадцати лет он регулярно каждую неделю по пятницам посещал парикмахера. Теперь же он не вспоминал об этом по полтора месяца. На скулах и подбородке торчали клочья седой щетины. Галстук он теперь не носил. Он превратился в карикатуру на прежнего щеголя, который гордился тем, что женщины вдвое моложе его неизменно оборачивались, когда он входил в вестибюль какого-нибудь отеля или в ресторанный зал.
Две высокие опоры из стали и бетона по обоим берегам реки казались темными устрашающими монолитами на фоне белых облаков. На середине реки бригада
– Деда, мы можем пойти туда? – Мальчик указал на середину реки. – Мне отсюда плохо видно.
– Не сегодня, сынок. Катер на ремонте, а дедушка слишком устал для того, чтобы ехать на машине через Клинтон. Но ты очень скоро сможешь сам ходить на ту сторону в Найтсвилл.
Нат, которому было три с половиной года, всплеснул руками, как его мать, когда она хотела выразить восторг.
– Ура! И я смогу навещать Хэма, когда захочу!
Карл улыбнулся, прижал мальчика к себе. Он любил ее ребенка так, как будто это его плоть и кровь. И подумать только, он, а не Брюс мог стать его отчимом… При этой мысли он словно оцепенел. Вынул из кармана серебряную фляжку, когда-то сверкавшую, как драгоценный камень. Теперь она потускнела, так же как и ее обладатель. Карл сделал большой глоток виски.
Розовощекий пухленький Нат, улыбаясь, смотрел на деда.
– Опять ты пьешь свою микстуру от кашля, дедушка. Тебе, наверное, очень нравятся лекарства. – Он состроил гримаску. – А я их терпеть не могу.
Карл убрал фляжку в карман, погладил мальчика по голове.
– Для маленьких мальчиков это плохое лекарство, Нат. – Он поморщился. – Для всех оно плохое.
Бесконечная грызущая боль… Мальчик называет его дедушкой. Такой седовласый бодренький дедушка… Ну, правда, не слишком бодренький, но в остальном вполне соответствует роли.
«Что в имени…» – явственно представил он себе насмешливый голос Келли.
Если бы маленький Нат называл его папой, он сейчас был бы энергичным живым человеком, а не стариком, немытым и небритым, бесцельно сидящим на пустынном пляже.
«Грязный старик»… Она его так назвала, и это сущая правда.
Как-то утром он зашел в ее комнату – сказать, что хочет повезти Ната на прогулку на машине. Осторожно постучал в дверь.
– Войдите.
Он вошел в спальню, но никого не увидел.
– Келли…
– Я здесь.
Голос доносился из ванной. Он увидел, что дверь чуть приоткрыта. Услышал звук льющейся воды и решил, что она наливает ванну.
– Я собираюсь поехать с маленьким Натом на машине – громко произнес Карл.
– Тебе придется зайти сюда. Я ничего не слышу.
Ничего не подозревая, он повиновался. Хотя потом, позже, вынужден был признаться самому себе, что это была невинность человека, случайно нашедшего бриллиантовое кольцо и после этого намеренно обходящего глазами газетные рубрики о потерях и находках.
Он широко распахнул дверь и застыл на месте, дыхание перехватило. Келли, совершенно обнаженная, стояла в ванне, намыливая руками грудь.
– Я… Извини… Я не знал…
Он не мог двинуться с места. Не мог оторвать глаз от ее тела, не мог остановить бешеную пульсацию крови в чреслах.
Ничуть не смутившись, она прикрылась мочалкой. Ее все это, казалось, только забавляло.
– Кончай пожирать меня глазами, как последний развратник, Карл. Ты ведь видел голых женщин и до меня, и, как я слышала, немало. Я думала, это Брюс.