Живущий рядом

Евсюнин Олег Владимирович

А потом Вилли вновь с головой погрузился в работу, забросил тренажеры, набрал килограмм двадцать лишку, но Милка лишь с еще большим жаром пыталась обнять ставшего необъятным для ее ручек тело супруга и все это напоминало мне ту самую их первую встречу на нашей с Леной свадьбе.

Запах ароматного запеченного на углях мяса понемногу распространился на всю близлежащую территорию. Раз за разом мы уже ловили восхищенные и завистливые взгляды от расположившихся неподалеку соседей. Отец снял первую порцию шашлыка, положил ее в неглубокую миску и теперь как надоедливых мух отгонял тянущихся к лакомству внуков.

— Деда, ну дай! — канючили Вера с Клаусом.

— Рано еще, обожжетесь. Подождите пока остынет. Берите пример с Ричарда.

—

Ричард маленький, он не понимает!

Мы до самого глубокого вечера были на пляже. Купались, загорали, съели целое ведерко мяса и все это время Вилли мотыльком заботливо порхал над Милкой, постоянно загоняя ее в тень. Это было смешно, но мы старались не показывать вида. Вечером, когда пришла пора возвращаться домой, дети от всей беготни еле тащили ноги, а Ричард откровенно устроился у меня на руках. В общем, повеселились на славу. И малые заснули, едва уронив головы на подушки.

А на следующий день отец взял напрокат у друга его катер и устроил нам настоящий морской круиз. Ох! Как же Вера гордилась, что на нее надели почти настоящий взрослый спасательный жилет, а на Клауса с Ричардом — лишь небольшие детские. Они облазили весь корабль, как гордо окрестила малышня этот небольшой рыболовецкий траулер, под присмотром деда заглянули даже в машинный отсек, где натужно гудел дизель, посетили каюту, пост управления, обследовали все садки для рыбы, потребовав поднять каждую крышку.

Возвращались мы в свой мегаполис поздно вечером. Уставшие невероятно. В автобусе нас так разморило, что водитель едва смог растолкать нас на конечной. Но именно об этих двух с половиной днях, проведенных тогда шумной компанией у родителей, и двух ночах, когда мы ночевали вчетвером в комнатке, рассчитанной на одного, мне почему-то так приятно вспоминать и по сей день…

А года через четыре нашу семью посетило горе. Не стало отца Лены Германа Петровича. Последнее время он неважно себя чувствовал, но все храбрился, запрещая нам принять в нем участие, и когда впервые за долгие годы вдруг не вышел на работу жена тут же побежала к нему домой. Она нашла его в своей постели, он умер во сне. Не могу описать, что творилось тогда с Ленкой. Нет она не плакала навзрыд. Из ее прелестных глазок не пролилось ни слезинки. Она просто как-то замкнулась в себе и с дьявольским остервенением занялась приготовлением к похоронам. Я хотел ей помочь, но она лишь холодно отстранила меня везде и все делая только сама. Она никого не приглашала на погребение, но зал прощаний в крематории оказался не в силах вместить всех желающих проститься. И каждый хотел высказаться, но произносил всего несколько фраз, уступая место следующему. Потому что в первом ряду сидела побледневшая и осунувшаяся Лена и нельзя было затягивать этот страшный для нее день. И только мой отец все говорил и говорил, вспоминая как проводил вечера со своим сватом, как они вместе прятались от моей матери, умыкая из серванта спиртное, как однажды на рыбалке Герману Петровичу попалась «не по зубам» рыба, едва не утащившая его вместе с креслом за собой в воду. Он говорил весело и о веселых вещах. Видимо, отец потерял чувство реальности. Его осторожно отвели от гроба, а он все говорил и говорил не в силах остановиться. И лишь Лена так и не проронила ни слова.

— Папа, ты никогда не покинешь меня, — еле слышно прошептала она, когда я развеивал прах Германа Петровича с невысокой скалы над морем. Это были, наверное, первые слова, произнесенные ей за день. Затем она обратилась ко мне. — Спрячь ее так, чтобы я ее никогда не нашла, — и еле заметным движением указала на урну в моих руках.

Я не ответил. Было незачем. Просто поставил траурный сосуд на одну из верхних полок в квартире ее отца для верности прикрыв его другими вещами. Только через месяц моя Лена начала отходить, становясь прежней. А я все ожидал ее возвращения…

Ей тогда предложили освободившуюся должность Главного архивариуса, но она наотрез отказалась, согласившись стать лишь помощником и, насколько

мне это известно, больше никогда не входила в кабинет своего отца. Конечно, до меня все это доходило только в качестве слухов, но они были слишком правдоподобны. Квартиру Германа Петровича мы оставили себе, но бывали там только по памятным датам в остальное время оставляя ее пустующей. Про урну Лена больше никогда ничего мне не говорила…

Насколько смерть отца стала для нее страшным ударом я понял несколько позже. Нет, она по-прежнему не плакала и не вздыхала как-то разом переключившись на детей, меня и моих родителей, на работу… Мы стали очень часто бывать в моем родительском доме, будто Ленусик хотела этим компенсировать отсутствие родного человека. И эта ее излишняя любовь ко всем окружающим даже начала пугать меня. Но я ждал, тогда мне ничего не оставалось больше. И это продолжалось более года… Огромный срок! Но все же она вернулась. Я был счастлив.

Десятилетие Ричарда мы решили отпраздновать на Марсе. Все складывалось чрезвычайно удачно. Тогда было одно из великих противостояний красной планеты и полет до нее должен был составить менее двух суток, что по космическим меркам беспрецедентно мало даже для межпланетных перелетов. И планируя эту поездку как подарок сыну я ни в коем случае не забывал и о своей Лене. Я дарил ее им обоим. Одному — за первое двузначное число его лет, другой — за то, что она вновь стала обычной любящей меня и детей матерью. Эта поездка тогда пробила изрядную брешь в семейном бюджете, но, как любил повторять мой отец, оно того стоило.

Ричард пребывал в полном и абсолютном восторге. Я даже успел пожалеть о том, что заранее рассказал ему о своем подарке. Не было человека, которому сын не похвастался бы за ту неделю. Всем своим друзьям, одноклассникам, моим родителям, семье Штаммов и даже просто случайным знакомым он только и говорил, что о предстоящей поездке. Дошло до того, что он уже начал рассказывать о путешествии как о свершившемся факте, рассказывая небылицы о своем пребывании на планете красных песков. Мы с Ленуськой только улыбались.

Наконец наступил долгожданный день отлета. Ричард, всегда так неохотно встававший утром, вскочил ни свет, ни заря и еще до срабатывания будильника уже бегал по квартире, собирая в свой школьный рюкзачок все так оказавшиеся ему нужными вещи. И конечно, в первую очередь оружие. Ведь он был уверен, что на нас обязательно кто-то нападет и только благодаря его бластеру мы останемся невредимыми. Он так заразил всех своими приготовлениями, что даже наша старшая Верочка притащила в гостиную кучу нарядов, а Ленусик набрала с собой гору косметики. Как же все они были разочарованы, когда мне пришлось дать всему этому громкий и беспощадный отбой. Конечно, это была всего лишь туристическая поездка, но все же Марс, хоть и был для нас одной из ближайших планет, представлял определенную опасность для неподготовленного человека, а потому всю заботу о пребывании на нем полностью и безапелляционно брала на себя фирма-организатор тура. Мне пришлось даже показать своим родным пункты контракта, до какой степени. Все выдавалось на месте. Вся экипировка вплоть до нижнего белья, а взять с собой разрешалось лишь небольшую косметичку для женщин, предметы гигиены да на крайний случай пару рубашек для праздничного выхода. Как же Ричард был разочарован, когда мы отправились в аэропорт имея с собой лишь небольшой чемоданчик со сменой белья на первый случай!

До космодрома добирались на вертолете. Всего-то часа полтора от центра мегаполиса и вот оно, огромное здание космопорта с особо выделенным туристическим терминалом. Нас сразу же завели внутрь, быстро зарегистрировали и распределили по мужским и женским зонам. Ричард немного дулся. Не спасло положение даже поздравление от таможенников с его наступающим десятилетием. Уж так он переживал за оставленный дома бластер.

— Чем я теперь маму с папой защищать буду? — настойчиво твердил он работникам, принимавшим нашу верхнюю одежду на хранение.