Живущий в ночи

Кунц Дин Рей

– Мне было безумно интересно разговаривать с животными, с которыми я встречался, – сообщил Рузвельт таким тоном, будто делал доклад на симпозиуме ветеринаров. Протянув руку, он погладил Мангоджерри по голове и стал нежно почесывать у нее за ушами. Кошка прижалась к его руке и довольно заурчала. – Но эти новые кошки, с которыми я общаюсь в течение последних двух лет или около того… Они открыли для меня совершенно иные горизонты и возможности общения с животными. – Рузвельт повернулся к Орсону. – И я уверен, что ты, барбос, не менее интересен, чем кошки.

Переступив

с лапы на лапу и облизнувшись, Орсон изобразил типичное для обычной собаки отсутствие каких-либо мыслей.

– Послушай, псина, тебе никогда не удавалось обдурить меня, – сказал ему Рузвельт. – А после того как ты только что играл с кошкой, и подавно можешь не прикидываться.

Полностью игнорируя Мангоджерри, Орсон таращился на три кусочка печенья, лежавших перед ним.

– Ты можешь делать вид, что тебя занимает только лакомство на столе, но я-то знаю, что это не так.

Не отрывая глаз от печенья, Орсон тоскливо заскулил.

– Ведь это ты, старый разбойник, привел сюда Криса в первый раз. А для чего ты мог сюда прийти, как не для того, чтобы поговорить?

В канун Рождества два года назад, когда до смерти моей мамы оставалось меньше месяца, мы с Орсоном привычно болтались по ночным улицам города. Ему тогда только исполнился год. Как любая молодая собака, он был резвым и игривым, но в отличие от других щенков никогда не переходил границ дозволенного. И все же в юном возрасте Орсону иногда не удавалось ограничить свое любопытство, и он далеко не всегда вел себя так же достойно, как сейчас.

Мы с ним находились на открытой баскетбольной площадке позади школы, и я тренировался в бросках по корзине. Я как раз говорил Орсону, что Майкл Джордан наверняка до смерти рад тому, что у меня – ХР и я не могу сразиться с ним при свете дня, но в этот момент пес внезапно побежал прочь. Напрасно я несколько раз окликал его. Орсон останавливался лишь для того, чтобы бросить на меня короткий взгляд, и тут же бежал дальше. К тому моменту, когда я понял, что пес и не думает возвращаться, у меня не осталось времени даже для того, чтобы положить баскетбольный мяч в сетку, привязанную к рулю велосипеда. Я торопливо прыгнул в седло и поехал вслед за убегающим от меня мохнатым дезертиром. Это была сумасшедшая гонка: с улицы – на бульвар, с бульвара – на другую улицу, потом – через Квестер-парк к заливу и наконец вдоль по причалу – и прямиком к «Ностромо». Хотя Орсон лает редко, в ту ночь он словно обезумел и, перепрыгнув с пирса прямо на палубу судна, зашелся в ожесточенном лае. Я резко затормозил, и велосипед юзом понесло по мокрой поверхности причала. В этот момент из каюты появился Рузвельт, и собака моментально успокоилась.

– Ты ведь хочешь поговорить, – продолжал теперь Рузвельт, по-прежнему обращаясь к Орсону. – Ты и тогда пришел сюда для того, чтобы поговорить, вот только до сих пор не решил, можно ли мне доверять до конца.

Орсон держал голову опущенной к столу, не отрывая глаз от печенья.

– Прошло два года, а ты все равно подозреваешь, что я могу быть связан с теми людьми

из Уиверна, и будешь прикидываться самой заурядной собакой из всех собак до тех пор, пока не поверишь мне окончательно.

Орсон обнюхал кусочки печенья и еще раз вылизал стол вокруг них. Он будто и не слышал, что к нему обращаются.

Повернувшись ко мне, Рузвельт сказал:

– Эти новые кошки – родом из Уиверна. Сначала были только те, кто сбежал оттуда, потом появилось второе поколение – эти родились уже на свободе.

– Подопытные животные? – уточнил я.

– Да, их первое поколение. Они и их потомство отличаются от других котов. Отличаются очень во многом.

– Они гораздо умнее, – подсказал я, вспомнив поведение обезьян.

– Тебе известно больше, чем я предполагал.

– Просто ночь выдалась горячей. Насколько они умны?

– Не знаю, каким мерилом это можно измерить, – проговорил Рузвельт, но я заметил, что он увиливает от прямого ответа. – Однако они действительно гораздо умнее обычных особей и отличаются от них по многим другим параметрам.

– Почему? Что там с ними делали?

– Не знаю.

– Как им удалось сбежать?

– Понятия не имею.

– Почему их снова не отловили?

– Хотел бы я знать.

– Не обижайтесь, сэр, но вы – отъявленный врун.

– И всегда им был, – улыбнулся Рузвельт. – Послушай, сынок, я тоже не знаю всего – лишь то, что мне рассказывают животные. Но тебе и этого знать не надо. Чем больше ты будешь узнавать, тем больше тебе захочется выяснить и тем большая опасность будет грозить твоим друзьям и твоему псу.

– Это похоже на угрозу, – безрадостно откликнулся я.

Рузвельт пожал огромными плечами, и мне показалось, что яхта заходила ходуном.

– Если ты полагаешь, что меня завербовали ребята из Уиверна, можешь считать это угрозой. Но ежели ты считаешь меня своим другом, отнесись к этому как к предупреждению и совету.

Хотя мне и хотелось поверить Рузвельту, я все же разделял сомнения Орсона. Мне казалось маловероятным, что добродушный гигант способен на предательство, но, находясь по ту сторону магического зеркала, я боялся, что за любым лицом, которое оно отражает, может скрываться уродливая гримаса.

От выпитого кофе у меня уже стучало в висках, но я все же подошел к кофеварке и налил себе еще.

– Но вот что я могу тебе сказать, – заговорил Рузвельт, – так это то, что в Форт-Уиверне находились не только кошки, но и собаки.

– Орсон не из Уиверна.

– А откуда?

Я стоял, облокотившись спиной на холодильник, и потягивал кофе.

– Его подарила нам одна из женщин, с которой работала мама. Их собака принесла потомство, и им нужно было срочно пристроить щенят.

– Одна из женщин, работавших с твоей мамой в университете?

– Да, она преподавала в Эшдоне.

Рузвельт Фрост молча смотрел на меня. На его лицо набежало облачко сожаления, глаза потемнели. Он будто услышал недоступный моему слуху грохот жестокой бури, все молнии которой были направлены в меня.