Живые и взрослые
Шрифт:
Они стоят на шаткой деревянной платформе, на самом верху башни — то есть вышки. Внизу — огонек костра, рядом — маленькие фигурки Марины и Левы. Зиночки не видно — наверное, ушла в одну из развалившихся изб.
Избы тоже странные — длинные, почти без окон, похожие друг на друга. Федор сказал: они называются «бараки».
Ветер качает вышку, деревянный каркас скрипит, и Ника невольно ближе подходит к Гоше.
— А она не рухнет? — спрашивает она.
— Ну, за столько лет не рухнула — и сейчас не упадет, — отвечает Гоша и, словно успокаивая,
Ника слышит стук и не может понять: то ли это стучит ее сердце, то ли Гоша так близко, что она различает его сердцебиение. Немного кружится голова — наверное, от высоты.
— Помнишь, — говорит Ника, — как ты тогда меня спас, ну, в гаражах? Когда Маринка меня бросила и пятнашки набежали, а ты спрыгнул, схватил меня — и спас.
— Да я просто так тогда, — отвечает Гоша, — я же не думал, что мы будем… ну, друзьями. Я вообще про тебя не думал, я просто решил: это неправильно как-то, девочка, одна, а тут эта кодла налетела! Я тогда про тебя ничего такого не думал, честное слово, я в Лелю был влюблен, ну, в Аннабель. Ух, как я обломался, когда она меня там увидела, — даже вспомнить страшно!
Отсюда, с вышки, все как на ладони. Вот Лева встает и направляется к лесу: видимо, посмотреть, не идет ли Федор. Голова кружится, какая высота!
Ника осторожно обхватывает Гошу одной рукой — как будто они не обнимаются, а просто прижимаются друг к другу, чтобы не так было страшно на такой скрипящей, колышущейся высоте.
Или все-таки уже обнимаются?
— Как хорошо, что мы вместе, — говорит Ника, — я когда в эту школу пришла — я и подумать не могла, что так получится. А теперь мне хочется, чтобы мы всегда-всегда были вместе.
— Конечно, — отвечает Гоша, — мы всегда будем вместе. Что же может с нами случиться?
— Я боюсь, — говорит Ника, — ты же такой смелый. Вдруг ты куда-нибудь полезешь… на какую-нибудь вышку или еще куда… с тобой что-нибудь случится и… и ты станешь… как мама и папа… мертвый.
— Да ничего со мной не случится, — отвечает Гоша, — что со мной может случиться? Мы будем жить долго-долго, до самой старости.
— До самой старости, да, — эхом отзывается Ника, а потом испуганно добавляет: — А я слышала: мужчины живут меньше женщин. Как же я тогда буду, без тебя? Одна.
— Ну, — отвечает Гоша, чуть задумавшись, — ты же тоже потом станешь мертвой. И мы снова будем вместе. Не такая уж большая разница у мужчин и женщин, перерыв тоже небольшой будет.
— Но ты, пожалуйста, будь живым подольше, — говорит Ника и думает, что не хотела бы «жить долго и уйти в один день». Знает она, что такое — «в один день». У мамы с папой так и получилось.
Нет уж, не надо.
И в этот момент Гоша обнимает ее второй рукой, их лица оказываются друг напротив друга, совсем близко, и Нике кажется, что в мире не осталось никаких звуков, кроме стука ее — а может быть, Гошиного? — сердца, никаких звуков, только тук-тук-тук, все быстрее и быстрее, чаще и чаще, тук-тук-тук — и она тянется навстречу Гоше, сердце
Это кричит Марина.
Отсюда, с вышки, все видно как на ладони. Провалившиеся крыши домов, Левина фигурка у самой кромки леса, огонек костра, несколько рюкзаков — и кричащая Марина, к которой медленно приближаются три фигуры. Медленно, неспешной походкой, раскачиваясь из стороны в сторону, растопырив руки.
С такой высоты нельзя почувствовать, но Нике все равно кажется: она различает их запах, запах распада, гниющей плоти. Страшный, мертвый запах неотвратимо приближающихся зомби.
— Пистолеты, — кричит Ника, — где пистолеты?
Что кричать — она и сама знает где. В рюкзаке — в одном из рюкзаков, сложенных возле костра.
Похоже, Марина тоже вспомнила про пистолеты, сломя голову она бежит к костру, зомби бредут следом за ней.
Марине надо пробежать всего метров семьдесят, она успеет, она должна успеть!
— Вниз, — кричит Гоша, — быстрее вниз!
И он начинает спускаться по ступенькам деревянной лестницы, а Ника спешит за ним и сквозь прозрачный каркас вышки видит, как Марина бежит вдоль домов к костру и не знает: скрытые углом полуразвалившегося барака, ей навстречу идут еще двое зомби — медленно, неотвратимо, все так же раскачиваясь.
Все видно как на ладони — но ничего нельзя поделать.
— Назад! — кричит Ника. — Туда нельзя!
Но ветер уносит ее слова, Марина не слышит, все ближе и ближе, сейчас она повернет за угол — и всё!
Гоша не успеет, Ника не успеет, и Лева, бегущий от кромки леса, — тоже не успеет.
— Назад, назад! — кричит Ника, и ей кажется — это тот же сон, она вновь идет по коридору, чтобы снять телефонную трубку, и знает, что сейчас случится, и ничего не может поделать, и только молится, чтобы время растянулось, чтобы будущее никогда не наступило.
И когда Марина уже почти повернула за угол — из дверей барака бросается наперерез зомби одинокая, хрупкая женская фигура в мертвой красной куртке.
Слишком далеко, и Ника не может слышать, но все равно слышит, как Зиночка кричит:
— Это же дети! Не смейте трогать детей!
А потом крик обрывается, и фигура в красной куртке исчезает из виду, скрывается под навалившимися сверху мертвыми телами.
Все видно как на ладони — и хорошо еще, что не слышно урчания, чавканья, чмоканья.
Ника видит: на мгновение Марина останавливается, словно хочет броситься на помощь Зиночке, и в этот момент один из преследователей хватает ее за руку. Марина вбивает ему в глаз палку, зомби падает, но другие уже окружают, и Гоша, не добравшись до конца лестницы, прыгает на землю и, резко вскрикнув, бежит, как-то странно держа на весу правую руку, а Ника плачет, потому что Зиночка погибла, Марина сейчас погибнет, а потом — Гоша, отважный, одинокий, безоружный, а потом — и она, но это уже будет неважно.