Живые тени
Шрифт:
Боль утихла, он пришел в себя, хотя память о мучениях все еще переполняла тело. В комнате было темно. Только на столе горела газовая лампа. Лиска стояла рядом и рассматривала что-то у себя на ладони. Свет лампы окрашивал ее волосы в молочный цвет.
Когда Джекоб поднялся на постели и сел, она быстро обернулась и спрятала руку за спиной.
– Что там у тебя?
Она не отвечала.
– У моли на твоей груди уже три пятна, – сказала она. – Когда был еще один раз?
– В Сан-Рике. – Джекоб еще никогда не видел ее такой бледной.
Она отстранилась.
– Что у тебя в руке, Лиса?
Колени все еще дрожали от боли, но Джекоб схватил ее и потянул за руку, которую она прятала за спиной.
Она раскрыла пальцы.
Стеклянный перстень.
Джекоб видал похожий экземпляр в кунсткамере императрицы.
– Ты еще не надевала его мне, а, Лиска? – Он схватил ее за плечи. – Сознавайся! Его на пальце у меня еще не было?! Пожалуйста!
Слезы побежали у нее по лицу. Но в итоге она покачала головой. Прежде чем она успела опять зажать пальцы в кулак, Джекоб выхватил перстень у нее из рук. Она сделала попытку вырвать его, но Джекоб сунул его себе в карман. Потом притянул ее к себе. Она всхлипывала, как ребенок, а он крепко обнимал ее, так крепко, как только мог.
– Обещай мне! – шептал он ей. – Обещай мне никогда о таком больше не думать. Обещай!
– Ни за что! – отозвалась она.
– Что?! Или ты думаешь, мне будет приятно, если ты умрешь вместо меня?
– Я хотела только выиграть время.
– Эти перстни страшно опасны! Пока он будет на мне, каждая секунда обойдется тебе в целый год жизни! Иные из них не снимаются, пока не израсходуется вся твоя жизнь.
Она высвободилась из его объятий и вытерла слезы с лица.
– Я хочу, чтобы ты жил. – Она произнесла это шепотом, словно боялась, что смерть услышит их и истолкует как вызов.
– Хорошо! Тогда давай попробуем отыскать сердце раньше гоила! Я уверен, что смогу удержаться в седле. Кто знает, когда дилижанс еще починят.
– Лошадей нет. – Лиска подошла к окну. – Хозяин позавчера продал последних скаковых четырем путешественникам. Он похвалялся перед Труаклером, что один из них – Луи Лотарингский. При нем был гоил с зелеными прожилками. Они лишь коротко передохнули и после полудня поскакали дальше.
Позавчера. Еще безнадежнее, чем он думал.
Лиска распахнула окно, словно хотела выпустить страх наружу. Воздух, хлынувший в комнату, был холодный и влажный, точно снег. Снизу доносился смех, и Джекобу показалось, что он слышит голос адвоката, сидевшего в дилижансе рядом с ним.
Луи Лотарингский… Бастард ищет арбалет для Горбуна.
Лиска обернулась.
– Труаклер слышал, что я хочу купить лошадей, потому что нам срочно надо в путь. Он подкупил хозяина, чтобы тот послал своих работников к дилижансу. Я сказала ему, что мы вернем долг, но он ничего не хочет об этом слышать.
Долг они вернут… Джекоб достал из кармана золотоносный платок. Хватит быть должником Труаклера.
– Я уже пыталась, – вздохнула Лиска.
Она оказалась права. Как ни тер Джекоб ткань между пальцами, все, что он извлек из полуистлевшего шелка, была визитка, и значилось
С рукой, Джекоб, можешь распроститься.
Прекрасный совет.
– Можно попросить Хануту выслать нам денег, – сказала Лиска. – У тебя ведь в Шванштайне есть еще кое-что в банке, правда?
Да, правда. Пусть даже и немного. Джекоб взял ее за руку.
– Я верну тебе перстень, когда все будет позади, – произнес он, – если только ты пообещаешь никогда его не использовать.
31. У семи нянек
Лучший в своем деле. Неррон и не помнил, когда ему еще было так хорошо. Он отнял у Джекоба Бесшабашного его добычу, да еще и унизил его, как новичка!
Теперь даже Высочеству было не под силу испортить ему настроение, хотя Луи и горланил на всех перекрестках, что по вине Неррона от них улизнул альбийский шпион, пока он, Луи, добывал ему непорочную деву. Целый день напролет он упирался, не желая продолжать путь в Виенну, и с той поры уединялся с каждой девчонкой, какую только могли впечатлить его бриллиантовые пуговицы. Водяной проводил ночи за тем, что обыскивал сараи и крестьянские дома на предмет Луи; на своего царственного подопечного он глядел с таким омерзением, что Неррон не удивился бы, найдя Луи однажды утром утопленным в лошадиной поилке. В путевом журнале, который Лелу неутомимо испещрял каракулями, все это, естественно, не упоминалось. Вместо этого он делал заметки о каждой крепости, мимо которой они проезжали, описывал каждую заиндевевшую улицу и каждого гнома-горняка, забрасывавшего их камнями. Каждый вечер Неррон просматривал его писанину (к счастью, у Жука был очень разборчивый почерк) и за этим занятием мирно засыпал.
Да, все было замечательно.
Несмотря на Луи.
Несмотря на Лелу.
Несмотря на рыбий дух Омбре.
Скоро они окажутся в Виенне, он отыщет сердце, отберет руку у Луи и выпьет за упокой Джекоба Бесшабашного.
Они заночевали на одном из постоялых дворов в Баварии, и до Виенны оставался всего какой-нибудь день пути, когда Неррону вдруг стало ясно, что последний этап охоты, возможно, не обойдется без затруднений.
Он проснулся от прикосновения холодного металла к кадыку. У его постели стоял Луи с мутным от эльфовой пыльцы взглядом и давил саблей ему на горло.
– Ты обманул меня, гоил, – процедил он, помахивая перед ним мешочком, в котором Неррон узнал кисет Бесшабашного.
В Баварии на каждом постоялом дворе угощали горячим глинтвейном, и Луи изрядно к нему приложился.
Неррону достаточно было увидеть высовывающееся из-под локтя Луи лицо Жука, чтобы догадаться, кто навел Высочество на мысль о кисете.
– Это же голова! – залебезил Лелу голосом, исполненным упрека. – Она меня ударила.
А теперь орет.
– Думаю, она прокляла тебя, – сказал Неррон, отодвигая саблю Луи в сторону.