Жизель до и после смерти
Шрифт:
— Ах, Лидочка, ты и представить не можешь, что мы пережили там. Голод, холод, тиф… Большевики два раза брали власть на Кавказе, потом их оттесняли. Расстрелы, виселицы… Когда мы бежали из Минеральных Вод, попали под артиллерийский обстрел. Большевики стреляли прямо по подводам с беженцами. Потом мы зимовали в Анапе. Жили в такой комнатке, почти в сарае. Потом перебрались в Новороссийск и тут нам повезло, судьба свела с Федором Михайловичем и Софьей Леопольдовной, царствие ей небесное! Если бы ты видела, как мы жили два месяца в вагоне! А чем питались!
— Ну, не преувеличивай, Анечка, бывали моменты! — добродушно вставила Екатерина Федоровна, — Помнишь, как в Анапе мы ходили
— В Новороссийске начался настоящий тиф. Все вагоны на вокзале были переполнены беженцами, — продолжила рассказ Аня, — Тут мы и оказались соседями с Давыдовыми. Когда Софья Леопольдовна заболела, я ухаживала за ней, Федор Михайлович мне помогал. В санитарном поезде мест не было, да и умирали там скорее. Никогда не забуду, как хоронила мужа молодая графиня Ирина Воронцова-Дашкова: на подводе, в грубом сосновом гробу, а графине собрали черную траурную одежду, у кого что было. Софья Леопольдовна умерла в конце января двадцатого года. Мы ждали очереди плыть в Константинополь. Все ехали туда и ожидали выдачи визы. Все мечтали о Париже.
— Если бы мы отправились в Константинополь, до сих пор сидели бы там, — вставляет Екатерина Федоровна, — Спасибо Федору Михайловичу, это он устроил нас на итальянский пароход до Венеции. Мы плыли с Великой Княгиней Марией Павловной и ее сыновьями. Так что визу мы ждали довольно цивилизованно в Венеции. Пока добрались до Парижа, пока устроились, пока Аня нашла работу, опять-таки благодаря Федору Михайловичу… Лидочка, о тебе мы слышали, но разыскать пока возможности не было. Это счастье, что ты сама приехала в Париж! Надолго?
— У меня ангажемент в Гранд Опера. Через неделю первый спектакль. Я, пожалуй, пойду, Екатерина Федоровна. Теперь мы часто будем видеться.
Лидии хочется уйти, она неловко чувствует себя в присутствии Давыдова. И ей хочется поплакать о маме. Но он встает и тоже прощается, спросив ее разрешения проводить домой. Лидии приходится согласиться. Они идут, пересекая шумную Авеню де л`Опера, Лидия молчит и Давыдов какое-то время собирается с духом, прежде чем заговорить.
— Лидия Викторовна, мне трудно описать чувства, которые я испытываю, увидев вас снова через столько лет. Я предполагаю, что вы не можете питать ко мне особо дружеских чувств, но прошу вас… — Лидия сделала неопределенный жест и он повторил еще раз настойчиво, — Я прошу вас, позвольте мне изредка видеть вас. Не отталкивайте меня сразу. Возможно со временем я смогу оправдаться перед вами и завоевать снисхождение.
— Если мы увидимся у Екатерины Федоровны, я не смогу избегать вас. Но… Мне трудно быть благосклонной. Простите.
Давыдов молча взял ее руку и поцеловал.
Когда Лидия снова встретилась с Аней и они разговаривали откровенно о пережитом за эти годы, о Давыдове не было сказано ни слова. Но словно специально, он все время попадался на глаза Лидии. У Екатерины Федоровны он бывал очень часто. Анна рассказала между прочим, что Давыдов очень удачно распорядился весной семнадцатого года своим капиталом, переведя все во Францию, и теперь не испытывал, как большинство беженцев, нужды. Старые связи в министерствах Европы помогли ему устроиться неплохо при министерстве иностранных дел, Аню он взял секретарем. Если бы не его помощь,
— Но Лидочка, дорогая, неужели ты так и будешь жить, перебирая старые воспоминания? Ты ведь так молода еще, как ты живешь одна? Юной женщине вредно жить без любви, поверь мне, старухе. То, что ты не забываешь Андрюшу, хорошо, но ты должна, наконец, понять, что пора подумать о будущем. Неужели нет мужчины, который привлек бы твое внимание?
— У меня есть друг, но я не смотрю на него, как на мужчину, Екатерина Федоровна. Мы переписываемся с войны, сейчас он дома в Англии, но собирается приехать во Францию изучать авиастроение в фирме «Блерио». Зовут его Эндрю Хэллсборн, он очень мил и мне нравится его романтический взгляд на жизнь, что сейчас кажется совершенно несовременным. Но я сама такая и Андрей… Андрей меня всегда удивлял смесью романтических чувств и трезвого рационализма, когда касалось его работы. Энди, со своей страстью к моторам и самолетам, имеет поэтическую душу. Я рада буду увидеться с ним и обязательно познакомлю вас.
— Лидочка, я ведь говорила о том, что тебе пора задуматься о будущей жизни. Тебе нужно подумать о муже.
— Екатерина Федоровна, я никогда не выйду замуж, Андрей был единственным, кого я могла считать мужем. Нужна очень веская причина, по которой я могла бы заставить себя увидеть в другом мужчине мужа. Мне даже произнести это слово нелегко… Мой партнер Мишель Суворов, которого я знаю с детства, неоднократно сватался ко мне, но я даже думать об этом не могу.
Лидия действительно до сих пор переписывалась с Энди Хэллсборном и, когда бывала в Лондоне на гастролях с Русским балетом Дягилева, они обязательно встречались. Энди продолжал ухаживать за Лидией, окружая дружеским участием, создавая иллюзию своей необходимости. Скоро Лидия начала чувствовать рядом с ним тот душевный комфорт, который помогал ей расслабиться и отвлечься от постоянного чувства сосущей пустоты внутри. Теперь в Париже, где все вокруг напоминало об утраченной любви, Лидия стала бессознательно ждать его приезда, как избавления.
Хэллсборн появился как всегда без предупреждения и тут же стал уговаривать поехать с ним на аэродром.
— Мисс Лидия, я прошу вас! Должен же и я изредка хоть чем-то похвастать перед вами. Я всегда чувствую ваше недоступное превосходство и хватаюсь за соломинку в надежде удивить вас чем-нибудь, что умею делать лучше вас.
— Ах, Энди, — улыбнулась Лидия, — Эта грубая лесть убеждает меня, что вы смеетесь над бедной женщиной, умеющей в жизни только танцевать!
— Но как танцевать! И позвольте заметить, что ваше «только» несправедливо далеко отодвигает все остальные достоинства и оскорбляет мое чувство справедливости. И еще, Лидия, поскольку мы теперь будем видеться гораздо чаще, в моих мечтах — почти каждый день, ведь я приехал во Францию не менее чем на два года, мне хотелось бы слышать из ваших уст сладостное «ты» одновременно с позволением так же обращаться к вам. Мне всегда хотелось говорить с вами по-английски именно потому, что там всегда можно представить себе, что слышишь «ты» даже тогда, когда говорят «вы».