Жизнь Бальзака

Робб Грэм

Г-жа Бальзак измеряла успех в обществе по зависти, которую она возбуждала в других женщинах; очевидно, она служила мишенью для злобных сплетен. Она не утратила привлекательности даже в тридцать пять лет – в возрасте, который тогда считался преклонным; у нее был пожилой муж, который во имя семейного согласия сквозь пальцы смотрел на ее интрижки. Кстати, в романах Бальзака часто встречаются такие просвещенные мужья. Все стало только хуже после того, как Бальзаки все чаще стали добавлять к своей фамилии частицу «де». Многие полагали, хотя в случае с Бальзаками предположение остается недоказанным, что частица намекает на их родство со старинным и благородным родом Бальзак д’Антраг, давно пресекшимся.

Вот так Оноре познакомился с восхитительно мелким мирком провинциальных интриг. По мнению сестры Лоры, он учился выживать, наблюдая за непредсказуемыми сменами настроения у матери. Постепенно он стал настоящим

мастером наблюдательности. С Лорой, чьим обществом он безмерно наслаждался, он практиковал свой навык на представителях турского общества, которые приезжали к ним в гости и которые появляются в первой части «Утраченных иллюзий» (Illusions Perdues)⁵⁸, хотя там действие происходит не в Туре, а в Ангулеме: будущие парижане изо всех сил подражают парижским модам; они люди достойные, но случается, впадают в бешенство, когда проигрывают в карты. Матери подыскивают подходящих мужей для своих некрасивых дочерей; отцы заучивают наизусть отрывки из Цицерона или описания новейшей сельскохозяйственной техники, чтобы потом блеснуть в разговоре… Все персонажи более или менее осознанно подчиняются сложному своду общественных правил. Вскоре Бальзак узнает, что немцы придумали название для такой забавной деятельности. Он одним из первых из французских писателей употребил это слово – «антропология» – в современном смысле⁵⁹.

В течение дня Оноре вынужден был развлекать младшего брата; впрочем, ему это очень нравилось. Лора вспоминала: если г-жа де Бальзак замечала, что Оноре мечтательно любуется красивым закатом и снова впадает в задумчивость, она посылала его помочь маленькому Анри запустить воздушного змея. Но Оноре всегда сопровождало грызущее предчувствие несчастья. Имена для него были наполнены мистическим смыслом. От его внимания не ускользнуло, что Анри (Henry), в чьем имени те же согласные, что и у него, Оноре (Honor'e), а на конце «англизированная» -y вместо обычного -i, уготована роль нового, так сказать, улучшенного Оноре. Их мать почти не скрывала своих пристрастий, даже в завещании, которое она составила в 1832 г., во время эпидемии холеры: она оставляла «дорогому сыну Анри» почти все свои книги (судя по школьным отметкам Анри, она принимала желаемое за действительное), а также большой кофейник. В то же время книги по «метафизике» и маленький кофейник предназначались величайшему любителю кофе в литературе, которого она сухо именовала «Оноре Бальзак, мой старший сын»⁶⁰.

В раннем рассказе «Перст божий» (Le Doigt de Dieu) (1831) «дитя любви» сталкивает с крутого склона «дитя супружеского долга». «Дитя любви» с криками тонет в мутной реке. Автор, от чьего имени ведется рассказ, наблюдает за происходящим из-за дерева. Эта необычайная, почти сказочная сцена наводит на мысли об участии бессознательного в создании персонажей и намекает на зловещие аналогии между писательством и культом вуду. Впрочем, в дальнейшем становится понятно, что булавками колдун собирался утыкать куклу, которая символизировала мать. Бальзак никогда не таил злобы по отношению к Анри, который, словно по велению Божьему, оказался вместилищем недостатков, в которых обвиняли его старшего брата: слабовольный, ленивый, незрелый по характеру, он в конце концов уехал на остров Маврикий, где служил таможенным инспектором, но никаких успехов не добился. Отношение Бальзака к Анри точнее выражено посвящением «Анри де Бальзаку» повести «Загородный бал» (Le Bal de Sceaux) – своего рода предостережения, в котором говорится о том, что избалованные младшие дети не оправдывают ожиданий любящих родителей и никогда в конце концов не получают того, чего им хочется.

В конце весны или в начале лета 1813 г. Оноре уехал в столицу. Должно быть, первое знакомство с городом, которому предстояло стать одним из главных героев «Человеческой комедии», было для него мучительным. Одновременно первая поездка была типичной для Бальзака, который любил знакомиться с чем-то вначале умозрительно. Его записали в частную школу Ганзера и Бёзлена, своего рода пансион для учеников расположенного неподалеку лицея Карла Великого в сердце парижского квартала Маре⁶¹.

Квартал Маре, сыгравший такую важную роль в юности Бальзака, оказался не совсем тем Парижем, который молодой человек мечтал завоевать. Это была обшарпанная разновидность провинции, где между булыжниками мостовой росла трава⁶². По улицам очень редко грохотали экипажи; в основном в Маре царила тишина. Квартал постепенно приходил в упадок с конца XVII в.; до того там селились разбогатевшие купцы, которые строили себе роскошные особняки. Тогда Маре считался местом аристократическим. Когда в Маре поселился Бальзак, квартал еще отличался

некоторой буржуазной респектабельностью, но его население стало весьма пестрым. В Маре во времена Бальзака жили чиновники, лавочники, пенсионеры, последние аристократы, которые все не решались переехать. Как везде, в Маре много было вездесущих, всевидящих консьержей и других любопытных особей, например полицейских шпионов и гадалок, которых привлекали тишина на улицах и дешевые рестораны.

Школа соответствовала своему окружению. Она заполнила собой когда-то величественный особняк Сале (теперь в нем музей Пикассо), ограбленный в годы революции – до того его владельцем был архиепископ Парижский. С годами особняк постепенно разрушался, так как в нем два десятилетия жили ученики⁶³. Школа была одной из многих живописных останков более спокойного века, сохранившихся в Маре до наших дней; эти останки полуразрушены, полны очарования и, что удивительно, часто обитаемы.

Когда вереница школьников, идущих парами, проходила по сырым улицам перед тем, как выйти, «как из погреба»⁶⁴, на улицу Сен-Антуан напротив лицея Карла Великого, Бальзак разглядывал трещины на стенах и двери, разгадывал «иероглифы» архитектурных чудачеств, наделяя все, что он видел, «огромным смыслом, какой приобретают предметы в романах Фенимора Купера» – «ствол дерева, бобровая плотина, камень, неподвижное каноэ, ветка, которая клонится к воде»⁶⁵.

О его восьмимесячном пребывании в Париже известно мало, но, вполне возможно, отрывочность воспоминаний соотносится с опытом самого Бальзака: он имел возможность хотя бы мельком видеть величие Наполеона, когда войска проходили торжественным маршем по Тюильри⁶⁶; он наносил визиты родственнице, жившей в таком же, как Маре, старевшем квартале на острове Святого Людовика. Вот как он ее описывает: «Древняя, как собор, раскрашенная, как миниатюра, роскошно разодетая, она жила в своем отеле, как будто Людовик XV никогда не умирал»⁶⁷. Другие кварталы города закрепляются в его личной мифологии: знаменитые театры и рестораны, которые он поклялся посещать, когда станет старше, и гибельное место, о котором часто рассказывали мальчики постарше (в рассказах они играли сомнительные роли) – Пале-Рояль, где в символической близости жили проститутки и издатели.

Бальзак на время был спасен от «гибели» благодаря огорчительной интенсивности подготовки в школе Ганзера и Бёзлена. Надзиратели провожали пансионеров в лицей и обратно и следили за тем, чтобы все делали уроки. Однако Бальзак украдкой совершает вылазки и бродит по зданию пансиона, в котором его тоже ждут открытия: «Помните долгие разговоры, разжигаемые дьяволом, – спрашивает он читателей в своей «Физиологии брака» (Physiologie de Mariage), – тайные познания о природе вещей, какими обмениваются мальчишки? Ни Лаперуз, ни Кук, ни капитан Парри так пылко не стремились к полюсам, как ученики пансионов, которые выходят в океан беззаконного наслаждения»⁶⁸.

Те годы были временем заката империи. Иностранные армии наступали с востока. Весной 1814 г. Наполеон уехал на границу с небольшой, необученной армией. Париж вскоре капитулирует, и, к облегчению многих, восстановится монархия. Родители Бальзака решили, что школьникам, воспитанным в преклонении перед императором, угрожала опасность.

Г-жа Бальзак вызвалась спасти Оноре от воображаемых бедствий – но вначале договорилась о свидании в Париже с одним испанским графом, с которым была знакома в то время, когда тот, будучи беженцем, обосновался в Туре. Обладатель пышного имени Фердинанд де Эредиа, граф де Прадо Кастеллане был утонченным человечком; его двойник появляется в одном из рассказов Бальзака. У него, по словам Бальзака, «больше кистей для маникюра, чем у большинства женщин для их туалета»⁶⁹. Граф произведет на Бальзака ужасное впечатление. О романе г-жи Бальзак можно узнать из писем, посланных ею Эредиа; теперь они хранятся в собрании Спульберга де Ловенжуля. В одном письме упоминается пантомима, которую любовники вместе посетили в Париже; она шла с 3 февраля до 13 марта 1814 г., что подтверждает версию событий, описанных в «Лилии долины»⁷⁰. На следующий день г-жа Бальзак забрала своего старшего сына из пансиона. Неизвестно, знал ли Бальзак в то время о связи матери с графом, однако неприятные воспоминания и подозрения постоянно всплывают в его творчестве. Восемнадцать лет спустя г-жа Бальзак смогла прочесть ужасный рассказ сына, местом действия которого послужил Вандом: любовника-испанца молодой жены замуровали заживо в кирпичной стене спальни и бросили умирать. Фамилия несчастного, почти не замаскированная, была Фередиа⁷¹.