Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим (главы I-XXIX)
Шрифт:
– Я слышал от мистера Уотербрука, что вы готовитесь к работе в суде, сказал я.
– Вот-вот. Я готовлюсь к работе в суде, - повторил Трэдлс, медленно потирая руки.– Я уже приступил к учению, правда после довольно долгой проволочки. Принят я был раньше, но плата сто фунтов очень уж высока. Очень высока!
И Трэдлс состроил гримасу, словно ему выдернули зуб.
– Вот я сижу с вами, Трэдлс, и знаете, о чем думаю?– спросил я.
– Нет.
– О голубом костюмчике, который вы носили.
– Да что вы! Ох, какой он был тесный!– захохотал Трэдлс.–
– Владелец нашей школы мог бы позаботиться о том, чтобы они были для нас более счастливыми, это не повредило бы нам. Таково мое мнение, - ответил я.
– Да, мог бы. Но все-таки как мы тогда веселились!– сказал Трэдлс. Помните ночи в дортуаре? А наши ужины? А ваши рассказы? Ха-ха-ха! И помните, как меня взгрели за то, что я плакал о мистере Мелле? Эх, старина Крикл! Хотел бы я его снова повидать.
– Но он расправлялся с вами зверски, Трэдлс!– воскликнул я с негодованием, потому что его незлобивость вызвала во мне такое чувство, словно его отколотили только вчера на моих глазах.
– Вы так думаете? В самом деле?– отозвался Трэдлс.– Да, пожалуй. Но все это было так давно. Эх, старина Крикл!
– Вы были тогда на попечении дяди?– спросил я.
– Вот именно. Я все собирался ему писать. И все не мог собраться, помните? Ха-ха-ха! Да, тогда у меня был дядя. Он умер вскоре после того, как я оставил школу.
– Да что вы!
– Да. Он был... как это называется... мануфактурщик, торговец мануфактурой. Потом он ушел от дел. И назначил меня наследником. Но когда я вырос, он меня невзлюбил.
– Что вы хотите этим сказать?– спросил я.
Он говорил таким серьезным тоном, что я подумал, не скрыт ли в его последних словах какой-нибудь тайный смысл.
– Эх, Копперфилд! Я хочу сказать, что, к несчастью, он совсем меня разлюбил, - ответил Трэдлс.– Он утверждал, будто я обманул его ожидания, а потому он и женился на своей экономке.
– А что вы делали?– спросил я.
– Да ничего особенного. Я жил с ними, ожидая, что он меня куда-нибудь пристроит, пока в один прекрасный день его подагра не перебросилась, к несчастью, на живот, и он умер. А тогда она вышла замуж за молодого человека, и я оказался без средств.
– Он вам так ничего и не оставил, Трэдлс?
– Оставил пятьдесят фунтов, - сказал Трэдлс.– Никакой профессии у меня не было, и поначалу я решительно не знал, что мне с собой делать. Но тут мне помог сын одного адвоката, Яулер, тот, что с кривым носом. Он был в Сэлем-Хаусе, помните?
– Нет. Он не учился со мной. В мое время носы у всех были прямые.
– Ну, неважно, - продолжал Трэдлс.– Так вот, благодаря его поддержке я начал переписывать судебные документы. Но эта работа приносила мне немного, и тогда я стал составлять для их конторы бумаги, делать выборки и прочее. Я умею работать как вол, Копперфилд, и вот я научился неплохо справляться с таким делом. Тогда я вбил себе в голову, что буду изучать право, и на это ушел весь остаток моего наследства. Яулер рекомендовал меня в две-три конторы, - между прочим и мистеру Уотербруку, - и работы у меня хватало.
Трэдлс умолк, словно ожидая, чтобы я подтвердил его слова; я кивнул головой, и он продолжал с той же бодрой покорностью - лучшего определения я не могу найти.
– Стало быть, мало-помалу, живя очень скромно, я наскреб в конце концов сотню фунтов, и, слава богу, они уже уплачены, хотя это было... надо сказать...– тут Трэдлс снова скорчил гримасу, словно ему выдернули второй зуб, - это было трудновато. Я живу на тот заработок, о котором только что говорил, но надеюсь рано или поздно стать журналистом, а это для меня все равно что выиграть игру. Послушайте, Копперфилд, вы совсем не изменились! Вы по-прежнему такой же милый, а я так рад вас видеть, что ничего не буду скрывать... Ну так знайте: я помолвлен!
Помолвлен! О Дора!
– Она дочь помощника приходского священника в Девоншире, у него десять человек детей.– Он поймал мой взгляд, упавший, помимо моей воли, на рисунок, изображенный на чернильнице.– Да, это та самая церковь. Надо выйти из калитки, повернуть налево, - он водил пальцем по чернильнице, - и тут, где сейчас кончик моего пера, стоит дом, окна его выходят прямо на церковь...
Восхищение, с каким он пустился во все эти подробности, вспомнилось мне только позже, ибо в своем эгоизме я занят был тем, что припоминал точное расположение дома и сада мистера Спенлоу.
– Какая она милая! Немного старше меня, но такая милая!– продолжал он.– Говорил я вам, что уезжал из Лондона? Да, я был там. Я отправился туда пешком и пешком вернулся. Как там было чудесно! Возможно, наша помолвка будет длиться долго, но наш девиз: "Жди и надейся!" Мы всегда это повторяем. Мы всегда говорим: "Жди и надейся!" И она будет ждать, Копперфилд, хоть до шестидесяти лет, будет ждать сколько угодно... ради меня.
Трэдлс встал и с торжествующей улыбкой положил руку на белую скатерть, которую я заметил раньше.
– И все-таки это отнюдь не значит, что мы не начали готовиться к семейной жизни. О нет! Мы уже начали. Мы будем готовиться постепенно, но начало уже положено. Вы видите, здесь, - он бережно и с большой гордостью приподнял скатерть, - находятся два предмета обстановки, которые, так сказать, кладут начало... Вот этот горшок для цветов с подставкой купила она. Его можно поставить у окна в гостиной, - тут он отступил назад и с восхищением обозрел покупку, - в горшке будет какое-нибудь растение. Вот как! А этот круглый столик с мраморной доской (два фута десять дюймов в окружности) купил я. Скажем, вам понадобится положить книгу или кто-нибудь придет повидать вас или вашу жену, и надо будет, знаете ли, угостить его чашкой чаю - пожалуйста, к вашим услугам! Это прелестная вещь и крепкая, как скала.