Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим (главы I-XXIX)
Шрифт:
– Мистер Омер дома?– спросил я, войдя.– Если он дома, мне хотелось бы его повидать.
– О да, сэр, он дома. В такую погоду не выйдешь с его астмой. Позови дедушку, Джо, - сказала Минни.
Мальчуган, вцепившийся в ее передник, так заорал, что сам оробел и спрятал лицо в складках ее юбки к большому ее восхищению. Послышалось пыхтенье и сопенье, оно все приближалось, и скоро показался мистер Омер; он страдал одышкой еще больше, чем раньше, но не очень постарел.
– Чем могу служить, сэр?– сказал мистер Омер.
– Хочу пожать вам
– Я был добр к вам?– удивился старик.– Рад это слышать, но не помню когда. Вы уверены, что это был я?
– Вполне.
– Должно быть, с памятью у меня становится так же худо, как с дыханием, - сказал мистер Омер, вглядываясь в меня и покачивая головой, - потому что я вас не помню.
– Вспомните, как вы встречали карету, в которой я приехал, и как я завтракал здесь... А потом мы поехали все вместе в Бландерстон - вы, и я, и миссис Джорем, н мистер Джорем... Тогда он не был еще ее мужем!
– О господи!– воскликнул мистер Омер и от удивления закашлялся.– Да что вы говорите! Минни, дорогая, ты помнишь? Более мой, конечно! Хоронили леди, не так ли?
– Мою мать, - сказал я.
– Вот... именно!– Мистер Омер дотронулся до моего жилета указательным пальцем.– И еще младенца... Двоих сразу. Младенца в том же гробу, что и мать. Да, да, в Бландерстоне... Боже мой! Ну как же вы поживаете с той поры?
Я поблагодарил его, сообщил, что со мной все обстоит благополучно, и выразил надежду, что и у него все в порядке.
– О! Жаловаться не стану. Дышать-то труднее, но с годами редко бывает, чтобы дышалось легче. С этим приходится мириться. Так-то оно лучше, не правда ли?
Тут он рассмеялся, после чего разразился таким кашлем, что на помощь ему пришла дочь, которая стояла тут же рядом и забавляла своего младенца, усадив его на прилавок.
– Боже ты мой!– продолжал мистер Омер.– Помню, помню! Хоронили двоих! А поверите ли, во время той самой поездки я назначил день свадьбы Минни. "Назначьте день, сэр", - говорит Джорем. "Да, да, отец", - говорит Минни. А теперь он вошел в дело. И поглядите-ка - малыш!
Минни засмеялась и пригладила на висках свои волосы, перехваченные лентой, а ее отец вложил палец в ручонку малыша, который копошился на прилавке.
– Вот-вот, двоих хоронили...– Вспоминая прошлое, мистер Омер качал головой.– Правильно, двоих! И теперь вот Джорем готовит серый гробик на серебряных гвоздях. А размер - дюйма на два длинней, чем для него.– Мистер Омер разумел малыша, перебиравшего ножками на прилавке.– Не хотите ли чего-нибудь выпить?
Я поблагодарил, но отказался.
– Погодите...– продолжал мистер Омер.– Жена возчика Баркиса... та, которая приходится сестрой рыбаку Пегготи... кажется, она имела какое-то отношение к вашему семейству? Она у вас не служила, а?
Мой - утвердительный ответ доставил ему большое удовольствие.
– Вот уж с памятью
– Малютка Эмли?– вырвалось у меня невольно.
– Да, ее зовут Эмли, - сказал мистер Омер.– И она в самом деле маленькая. Но, поверите ли, личико у нее такое, что половина женщин в городе злится на нее!
– Вздор, отец!– воскликнула Минни.
– А разве я про тебя говорю?– Тут мистер Омер подмигнул мне.– Я говорю только, что половина женщин в Ярмуте, - да что там в Ярмуте! на пять миль в округе!– злится на эту девушку!
– Значит, отец, она должна помнить, кто она такая, и не давать им повода для разговоров. Тогда они не смогут ничего сказать, - возразила Минни.
– Тогда они не смогут ничего сказать!– повторил мистер Омер.– Не смогут сказать! Хорошо же ты знаешь жизнь, моя дорогая. Чего только на свете не скажет и не сделает женщина, особенно если речь идет о красоте другой женщины!
Когда мистер Омер отпустил такую колкую любезность, я решил, что ему пришел конец. Он так закашлялся и все его попытки отдышаться казались столь безнадежными, что я уже приготовился увидеть, как его голова опустится за прилавок, а ноги в коротких черных штанах, с порыжевшими бантиками у колен, дрыгаясь, поднимутся вверх в последних конвульсиях. Однако в конце концов он пришел в себя, но еле переводил дух и так ослабел, что опустился на табуретку перед конторкой.
– Видите ли, - снова начал он, вытирая голову и судорожно глотая воздух, - она не очень-то любит с кем-нибудь водиться, нет у нее ни знакомых, ни приятельниц, а о возлюбленных и речи не может быть. Ну, и пошла худая молва, будто Эмли только и мечтает стать леди. Я же думаю так: об этом стали толковать главным образом потому, что в школе случалось ей говорить, что, мол, будь она леди, она сделала бы для своего дяди то-то и то-то понимаете?– и купила бы ему и такие и сякие пещи.
– Поверьте, мистер Омер, то же самое она говорила и мне, когда мы были еще детьми!– подхватил я. Мистер Омер кивнул головой и потер подбородок.
– То-то и оно... Да к тому же у нее почти ничего нет, а одеваться она умеет лучше, чем те, у кого уйма денег, а это кому может нравиться? А вдобавок она, как говорят, немного капризна, скажу даже больше - я тоже думаю, что она капризна, сама не знает, чего хочет... немного, знаете ли, избалована... не может сразу взять себя в руки... Вот и все, что о ней говорят... Правда, Минни?
– Правда, отец... Кажется, это все.
– Она поступила на место - компаньонкой к какой-то леди, - продолжал мистер Омер, - а у той характер был тяжелый, они не поладили, и она ушла. В конце концов она попала к нам в ученицы на три года. Вот уже скоро два года, как она у нас, и другой такой девушки не сыскать. Она одна стоит шестерых. Минни, стоит она шестерых?