Жизнь — это судьба

Стюарт Алекс

У первой же палатки, отведенной нам под жилье, нас окружили остальные девчата, которые, очевидно, совсем не собирались ложиться спать. Я постаралась, как могла, ответить на их вопросы. При этом меня все время не покидало чувство нереальности происходящего, я испытывала легкое головокружение.

Встревоженная Мин Тхин попросила девчат оставить меня в покое и прошла со мной в палатку. Дже-нис молча последовала за нами и, невзирая на мои протесты, помогла раздеться. Не знаю, кто из нас был сильнее потрясен, когда я сняла военную форму и обнажила правую руку. Не ощущая боли,

я вообразила, что лишь слегка ошпарилась, но одного взгляда на багровую, вздувшуюся кожу было достаточно, чтобы избавиться от всяких иллюзий. И тут, как обычно бывает в таких случаях, я сразу же почувствовала нестерпимую боль.

— О Вики, дела плохи! — проговорила испуганно Мин Тхин. — Почему ты не сказала мне правду? Ты, наверное, очень страдаешь?

— Нисколько, — ответила я, — честное слово, я не знала, что рука так повреждена, иначе бы сказала.

— Нужно перевязать, — заявила Мин Тхин, растерянно роясь в своей санитарной сумке. Дженис стала ей помогать все так же молча. Она казалась ужасно утомленной, лицо сильно побледнело. Глядя на нее, я вспомнила, насколько она еще молода, хотя ей пришлось многое пережить с тех пор, как она в лагере.

— Мин и я, мы вдвоем вполне управимся, Дженис, — сказала я, — тебе нет необходимости...

— А я хочу тоже, — проговорила она упрямо. Взглянув через силу на мою руку, Дженис тут же отвернулась и побледнела еще больше Мне показалось, что она вот-вот упадет в обморок. Однако девушка с заметным усилием овладела собой и спросила:

— Не позвать ли Генри О'Малли? Тебе, Вики, нужно в госпиталь или, по крайней мере, показаться лагерному врачу, там наложат по всем правилам повязку.

Я понимала, что она права, но мне почему-то не хотелось просить об этом Генри О'Малли.

— Я схожу в медицинский пункт, — решила я и, отвечая на невысказанный вопрос, светившийся в глазах Мин Тхин, добавила: — Врачу не обязательно знать, как это случилось. В конце концов, невелика хитрость — обвариться кипятком.

Дженис подала мне форменную блузу, а когда я ее надела, откинула и держала полог, закрывавший вход в палатку.

— Хочешь, чтобы я пошла с тобой? — спросила она.

— Не нужно, — отрицательно качнула я головой. — Ложись-ка лучше спать, Дженис.

Дженис не стала спорить, но потом, видимо, не послушала моего совета и отправилась на поиски Генри, потому что он появился в медицинском пункте через несколько минут после моего прихода с Мин Тхин. Молодому индийскому врачу в чине лейтенанта он велел тоном, не терпящим возражений.

— Дайте-ка я осмотрю.

Не обращая внимание на недовольство возмущенного доктора, Генри склонился над моей рукой. Он не произнес ни слова, пока не закончил обследование. Затем, обращаясь к врачу и избегая моего взгляда, он тем же тоном спросил:

— Вы направляете ее в госпиталь?

Вопрос больше походил на утверждение, и лейтенант ощетинился:

— Я еще не принял окончательного решения по данному вопросу, сэр. Знаете ли...

— Тогда самое время его принять, — заявил Генри и начал что-то горячо объяснять доктору, обильно пересыпая речь медицинскими терминами. Я напряженно прислушивалась, но мало что

понимала, однако страх мой увеличивался, так как Генри, по-видимому, считал мое состояние более серьезным, чем я думала. Лицо лейтенанта выражало происходившую в нем внутреннюю борьбу. Прежде всего оскорбило вмешательство чужака в его сферу деятельности, но он не мог скрыть уважения к воинскому званию Генри и к его превосходному знанию предмета. Оба вели себя так, будто меня вовсе не было. Наконец, после вялой попытки отстоять свой официальный статус, индийский медик согласился с предложением Генри и послал помощника за санитарной машиной. Пока мы ждали ее прибытия, он перевязал мне руку. За операцией пристально, с мрачным видом следил Генри. Когда мы остались с ним вдвоем, он сердито проговорил:

— Господи, Вики, какая же вы глупая! Почему ничего не сказали мне? Зачем вам понадобилось убеждать меня, что с вами все в порядке?

— Я была в этом уверена. Рука вроде совсем не болела.

— Так уж и не болела! — раздраженно фыркнул он.

— Правда, правда! Кроме того, я подумала, у вас и без меня хватает хлопот. Ну, удалось поговорить с полицейскими? Можно замять дело?

— Пожалуй. Точно не знаю. Постараюсь. А что вы сказали нашему юному другу? — он кивнул в сторону индийского лейтенанта, тот как раз сидел за столом, заполняя медицинскую карту, и не мог слышать наш тихий разговор.

— Ничего лишнего. Сказала только, что случайно опрокинулся титан. Он особенно не расспрашивал.

— Ну что ж, уже неплохо, Вики. Только понимаете, они могут продержать вас там довольно долго.

— В госпитале, вы хотите сказать? — уставилась я на него в тревоге. — Но это невозможно. Мне нужно быть здесь, Генри. Одна Мин Тхин не справится и...

— Мин Тхин придется справляться, независимо от того, оставят вас в госпитале или нет. С такой рукой работать все равно нельзя. Думаю, проваляетесь там с недельку. За это время...

Я увидела, как возле рта у него пролегла жесткая складка, и старалась угадать, что он пытается мне внушить.

— Что за это время? — переспросила я. — Генри, на что вы намекаете?

— Через неделю меня здесь уже не будет, — ответил Генри с унылым видом.

— Разве?

— Да. Во всяком случае, так заверил меня комендант сегодня утром. Хотелось бы иметь ваш адрес в Сиднее, где бы я мог найти вас, Вики. А вас прошу записать мой, конечно, временный. Но я позабочусь о том, чтобы письма мне исправно пересылались, если будет хоть какой-нибудь шанс и вы напишете мне.

Когда я записывала адрес Коннора в записную книжку Генри, на столе у доктора зазвонил телефон.

— Разумеется, я не знаю, когда там появлюсь, — заметила я, возвращая ему записную книжку.

— Понимаю, дорогая, — кивнул Генри. Затем он записал свой адрес — армейского госпиталя в Рандуике, — вырвал листок и передал мне. Я рассеянно сложила его и сунула в карман форменной блузы.

— Вы долго собираетесь пробыть в Сиднее? — спросила я.

— Не имею ни малейшего представления, Вики, — пожал он плечами. — Очевидно, не менее двух месяцев. Надеюсь, вы вернетесь в Австралию до того, как я уеду?