Жизнь — это судьба
Шрифт:
— Вы знаете, — проговорил начальник, — вы нас заинтриговали, мисс Ранделл. Где и кем вы служите? Ведь вы были в Бирме, не так ли? И что вы делали в Австралии, если можно спросить? Находились в отпуске?
Покачав головой, я попыталась как можно терпеливее растолковать, но было видно, что он продолжал недоумевать. Мои объяснения, вероятно, показались ему очень странными. Представление о вспомогательном отряде женщин, сидящих за рулем передвижных военных магазинов XIV армии, не укладывалось в австралийский порядок вещей. Приводила его в замешательство моя форма и тот факт, что у меня был чин офицера индийской армии.
Я рассказала ему, что первоначально
— Наше официальное название: «Женская служба передвижных магазинов (Индия)». Слово «Индия» пишется в скобках. Мы вдвоем — капитан и я — приезжали в Австралию вербовать девушек для работы в нашем подразделении. Мы сильно недоукомплектованы.
— И много набрали? — поинтересовался он.
— От желающих не было отбоя, — заверила я, и в его глазах промелькнуло чувство гордости.
— Иначе и быть не могло... Ваше предложение должно было прийтись по душе нашим девушкам. Ведь дома многое им не позволяется делать. Сказываются, возможно, старомодные взгляды, но нам, по правде, не нравится, когда женщины грубеют на тяжелой работе, терпят лишения, что, по-видимому, на вашей службе неизбежно.
— Не совсем так. К обстановке постепенно привыкаешь. Кроме того, все наши женщины до войны жили в Бирме или в Индии и знали заранее, еще до начала службы, какие условия их ожидают.
— Вы занялись вербовкой немного поздновато, — заметил другой собеседник. — Война скоро кончится. Во всяком случае, мы так думаем.
— Нам предстоит работать среди возвращающихся военнопленных, — пояснила я. — У многих из тех, кто в отряде с самого начала, мужья или служат в XIV армии, или же находятся в плену, и эти женщины готовятся увольняться, рассчитывая, что их мужей скоро отпустят и они вернутся домой. А потому нам требуются пятьдесят девушек, чтобы довести отряд до штатной численности. Девушки, которых я отобрала, отплыли из Сиднея три дня тому назад, и первая партия из Западной Австралии прибудет в Бомбей на следующей неделе.
Они задали еще несколько вопросов, потом заговорили о своих делах, а я сидела молча, мысленно за многие мили отсюда. Мне очень хотелось бы знать, находится ли Коннор в данный момент в своей квартире и кого он привел к себе. Я пыталась убедить себя, что его слова не следует принимать всерьез, но в глубине души я знала, что он говорил вполне обдуманно. По-своему, размышляла я с грустью, Коннор любил меня. Но этого недостаточно. Он был моим мужем, однако мне не принадлежал...
В десять часов вечера нас угостили кофе, а в половине одиннадцатого мы вновь поднялись в воздух. Огни взлетно-посадочной полосы скоро исчезли вдали, и вот мы уже одни быстро внедряемся в темноту, оставляя позади Австралию.
Все старались поудобнее устроиться и уснуть. Но я не могла: внезапно наступила запоздалая реакция; я сидела, съежившись под одеялом, в полумраке салона, наполненного гулом авиационных моторов и трясущегося мелкой дрожью, и тихо плакала, чувствуя себя такой несчастной, как никогда в жизни. Я была замужем ровно шесть недель, однако семейная жизнь оказалась куда короче. Познакомилась я с Коннором всего семь недель назад, позднее мне пришлось провести еще две недели в Мельбурне, так что после регистрации брака по специальному разрешению мы фактически прожили вместе лишь полные три недели. Я даже не успела заручиться официальным согласием военного ведомства на наш брак и не оповестила свое начальство о состоявшейся церемонии.
Из темноты послышался хриплый шепот:
— Вы не спите, мисс? Хотите чего-нибудь горячего? Это был один из молодых воздушных стрелков, чье лицо белым пятном маячило передо мной. Он сунул мне в руку кружку, и я увидела, как смутно различимые черты расплылись в улыбке.
— Какао, — пояснил он, — и чуточку рома. Выпьете и сразу заснете.
С благодарностью я отхлебывала теплую, с сильным приятным запахом жидкость и, как предсказал воздушный стрелок, вскоре крепко уснула.
Давно наступил день, когда один из членов экипажа разбудил меня и попросил пристегнуть ремень. Я заметила, что мы кружим над крошечным островком, который, как мне показалось, принадлежал к группе Кокосовых островов. На нем можно было различить несколько пальм, песчаный пляж, пару военных бараков и взлетно-посадочную полосу, протянувшуюся почти через весь остров и забитую самолетами — в основном истребителями, но были среди них также и бомбардировщики «Москито» и «Боуфайтер». Посматривая сонными глазами из окошка, я подумала, что взлетно-посадочная полоса слишком мала для «Ланкастера», однако мою сонливость как рукой сняло, когда я увидела санитарную машину, мчавшуюся по ухабистой дороге по направлению к аэродрому. За ней вслед, как зловещее предзнаменование, неслась пожарная машина — команда в полной защитной одежде. В следующий момент мне стала ясна и причина: не выдвинулось, как положено, шасси. Одно колесо на противоположной стороне опустилось только наполовину, а другое — с моей стороны — вовсе не вышло наружу.
Один из попутчиков, с эмблемой военно-воздушных сил на мундире, улыбнулся мне и, желая приободрить, сказал:
— Не волнуйтесь, мисс Ранделл. Такое порой случается. Все обойдется.
Мне страшно хотелось надеяться, что он окажется прав, и я даже сумела дрожащими губами изобразить на лице какое-то подобие ответной улыбки, стремясь показать, что я ему верю.
Облака висели низко над землей, то и дело попадались воздушные ямы. После четвертого круга мне сделалось совсем плохо. И теперь мысль о том, что я могу оконфузиться из-за приступа воздушной болезни, страшила меня сильнее, чем перспектива аварийной посадки «на брюхо». В хвосте самолета я еще раньше приметила отгороженный занавеской укромный уголок. Рядом висел кусок картона, на котором кто-то карандашом печатными буквами написал с одной стороны «свободно», а с другой — «занято». Прикинув на глазок расстояние между занавеской и моим креслом, я осталась сидеть, решив, что при необходимости я смогу своевременно добежать до заветного местечка.
Прошло примерно десять минут, и со стороны моих попутчиков послышался громкий вздох облегчения. Я быстро посмотрела в окно и увидела, что оба колеса полностью выдвинулись.
Мы снизились и довольно спокойно сели, а потом покатили к тому месту, где стояли наготове санитарная и пожарная команды. Поглядев на нас с подозрением, к которому примешивалось чувство явного разочарования, они взобрались в свои машины и уехали. Будто одеревеневшая, чувствуя себя совершенно разбитой, я с трудом спустилась по трапу на грешную землю и осталась стоять, покачиваясь на нетвердых ногах, пока не подошел летчик, который перед этим ободряюще улыбался мне. Взяв меня за руку, худощавый темноволосый парень, примерно двадцати лет, отеческим тоном сказал: