Жизнь графа Дмитрия Милютина

Петелин Виктор Васильевич

20 ноября 1864 года император подписал Судебные уставы как продолжение великих реформ, начатых 19 февраля 1861 года отменой крепостного права для помещичьего крестьянства: суд отделялся от администрации, провозглашалось равенство всех перед законом, гласность, состязательность адвоката и прокурора, постоянство судей и судебных следователей, вводился суд присяжных и многое другое, чего не было в старом суде. Сенат, Верховный уголовный суд – высшие инстанции судебного разбирательства. «Коренное изменение прежнего безобразного судопроизводства и судоустройства было встречено общей радостью; только одно и слышалось желание, чтобы новая реформа была введена скорее и повсеместно. Но, к сожалению, очевидна была для совершенная невозможность покончить разом с отжившим старым порядком и перейти вдруг к новому. Переход этот представлял своего рода задачу, решение которой требовало

разнообразных соображений и немалых денежных средств», – писал Дмитрий Милютин в своих воспоминаниях.

Особенно упорны были прения по проекту министра Головнина по новому уставу гимназий и прогимназий Министерства народного просвещения, которые состоялись на общем собрании Департамента законов Государственного совета. Дмитрий Алексеевич принял активное участие в прениях, выступая за равное отношение к классическим и реальным гимназиям и допуская их в равной степени к университетскому образованию.

Оппоненты настаивали на том, чтобы к университетскому образованию допускать лишь окончивших классическую гимназию, изучивших древние языки. Милютин считал, что и окончившие реальные гимназии имеют право поступать в университеты, иначе это поведет к упадку всю систему образования. На этом этапе Дмитрий Милютин полностью поддерживал министра и считал, что он шел к прогрессу «путем добросовестной работы».

В конце года Дмитрий Милютин предложил императору посмотреть как береговые, так и полевые стальные орудия, сделанные русскими артиллерийскими мастерскими в старом здании на Литейной улице. Император был очень доволен увиденным и объявил высочайшую благодарность генерал-адъютанту директору Главного артиллерийского управления Александру Алексеевичу Баранцову (1810–1882) и всем членам Артиллерийского комитета за подлинный успех в подготовке русской артиллерии.

Дмитрий Милютин был крайне удивлен, получив в ноябре 1864 от князя Барятинского письмо, удивлен потому, в начале января Милютин писал Барятинскому, но тот так и не ответил. Содержание немало его удивило:

«Не получая от вас личных известий, я огорчаюсь мыслью, что добрые наши отношения могут ежели не перемениться, то по крайней мере получить невольное охлаждение. Опасение это вынуждает меня вызвать от вас хотя несколько дружеских строк, чтобы известиться о вас, о Наталии Михайловне и любезном вашем семействе. Я знаю, сколько вы заняты; оттого и не претендую на частую переписку; но изредка хотя давайте о себе известия…

Много нового, в особенности у вас, по вашему управлению; много сделано прекрасного, бессмертного; иногда, сознаюсь, хотелось мне очень вступить с вами в полемику по некоторым нововведениям, которым я не вполне сочувствую; но бросал перо, сознавая невозможность в таком отдалении вступать в спор. Для того требуется живой обмен мыслей, возможный только при личном свидании и при тех условиях взаимного уважения, дружбы и любви к делу, которые всегда обоими нами руководили. По несчастью, состояние здоровья моего сокрушительно; иногда надежда хотя и слабо, но все-таки озаряет мою будущность, а потом исчезает вдруг всякая возможность и думать о возвращении в Россию, в особенности жить в Петербурге. Кузнецов (адъютант при князе Барятинском. – Ред.), который отправляется туда и вручит вам это письмо, доложит вам, в каком состоянии здоровья я нахожусь. Жду с нетерпением облегчения, чтобы возвратиться в Девоншир».

Односторонние и причудливые взгляды Барятинского Милютину были известны, они вовсе не удивили его, лишь вновь заставили его еще и еще раз внимательно посмотреть на сделанное; что-то не получается так, как задумано, но направление правильное, так и надо работать…

У Милютина давно созрели мысли по реформированию военного дела в России, писал записки еще во время Крымской войны, писал записки и в начале царствования Александра Второго, и о многом говорили с князем Барятинским, когда несколько лет вместе служили на Кавказе. Предложения князя мало чем отличались от старого, давно сложившегося метода управления войсками: царь – главнокомандующий, начальник Главного штаба Военного министерства командует войсками, направляет по своему усмотрению полки, дивизии, корпуса, подбирает кадры и дает их на рассмотрение императору, тот соглашается или нет, военный министр занимается лишь техническим оснащением войска. Вот из этих соображений князь Барятинский и рекомендовал Милютина военным министром, он сам займет место начальника Главного штаба Военного министерства, второго лица в военной иерархии, а военный министр будет в его распоряжении. Но обстоятельства сложились так, что военный министр стал основной

фигурой в развитии реформ в армии, по его указаниям, естественно согласованным с мнением императора, шли реформы в армии, он писал отчеты, делал доклады, он же написал и Положение о военных округах, которое было утверждено императором. И в беседах с друзьями, и в печати военные преобразования чаще всего сравнивали с 19 февраля 1861 года, революционными по духу и по форме. Катков в своем журнале «Русский вестник» поместил ряд статей в пользу военной реформы, встречался с Милютиным, и вполне находили общий язык о Польше, о Муравьеве, о реформах в русской армии. Но были и такие журналы и газеты, которые были яростными врагами военных преобразований, уже в это время начала формироваться так называемая антимилютинская партия, которую вскоре возглавил князь Барятинский, продолжавший жить и лечиться за границей, но лишь на короткое время приезжавший в Петербург, чтобы повидаться с императором и родными. Дмитрия Милютина зачислили как «красного», а реформы его преобразований обозвали «красными», революционными.

Спокойнее стало в Польше, яростные руководители восстания, увидев его провал, уходили со сцены, Владислав Чарторыйский сложил с себя полномочия председателя Польского комитета, передал их князю Адаму Сапеге, но состоявшийся съезд польской эмиграции отстранил Адама Сапегу от руководства, победили «красные», но отсутствие денег и связей с высшей польской аристократией предопределило их бездействие, словами они были сильны, но слова оказались бесполезны, когда потребовались оружие, продукты, военное снаряжение. И в самой Варшаве о восстании меньше всего думали из-за нехватки финансов и потери былой готовности.

Перед Дмитрием Милютиным встал вопрос о том, чтобы отозвать войска из Варшавы и смежных с ней городах, и он доложил об этом императору. Но пока решался этот вопрос, граф Берг, узнав об этом, тут же написал Дмитрию Милютину письмо и передал его через Николая Милютина, отправившегося в Петербург. Как был удивлен Дмитрий Милютин, получив такое письмо: год тому назад граф Берг просил оставить войска, ведь польский заговор в Европе еще не искоренен. А как же быть с «честным словом» графа Берга, который просил оставить войска до марта 1864 года?

«Не будьте нетерпеливы», – завершал письмо граф Берг, ведь Польша вступает в свой новый период после подавления восстания, граф напомнил, что в Польше начинается совершенно новое устройство на селе, закрыты многие монастыри, введен новый рекрутский набор, новые налоги… Все это сулит только сложности, новые противоречия и новые осложнения в противодействии поляков.

Дмитрий Милютин из переписки с деловыми людьми знал, что Николай Милютин вызвал всех председательствующих комиссий в Варшаву и дал новые указания по завершению ликвидационных табелей, когда каждая крестьянская семья получала право на землю и угодья, а для этого необходимо было составить список всех усадеб и точное распределение повинностей с усадьбы в пользу государства и в пользу бывшего владельца имения. Это был сложнейший вопрос во время восстановления порядка и законности на территории царства Польского.

Но еще более губительна в царской администрации возникшая идея о примирении с поляками, даже теми, кто с оружием в руках убивал русских солдат и офицеров. Уж не говоря про иностранные газеты, которые были просто переполнены сочувствием к пострадавшим, эта тенденция процветала и в русских газетах и журналах, таких как «Голос», «Петербургские ведомости», особенно «Весть» – «самый ярый орган помещичьей и аристократической партии», по выражению Дмитрия Милютина. «Газета эта приняла под свою защиту не одних русских помещиков, – вспоминал позднее Милютин, – но и польских и немецких. Поэтому она относилась с негодованием и ругательствами ко всем мерам правительственным, клонившимся к поднятию русской народности в Западном крае и к ограничению польского землевладения, и о действиях генерала Муравьева отзывалась с ненавистью.

Эти толки о примирении и сближении с поляками раздавались у нас в то самое время, когда в среде польской эмиграции открыто высказывалась непримиримая вражда к России, когда одна партия прямо провозглашала возобновление мятежа, а другая, в сознании бессилия польской революции, откровенно проповедовала необходимость выжидания более благоприятных обстоятельств; когда, наконец, Ватикан прямо внушал католическому духовенству в Польше не подчиняться светской власти. При таких условиях толковать о примирении, о забвении всего прошлого могли только те, которые с иезуитским коварством рассчитывали снова усыпить бдительность русского правительства, или те, которые простодушно поддавались коварному обольщению.