Жизнь и гибель Николая Курбова. Любовь Жанны Ней
Шрифт:
Тот господин больше не живет на авеню Анри-Мартин, девяносто два. Привратница говорит, что это картежник и вообще подозрительная личность. За квартиру он не платил целый терм. Две недели тому назад он проигрался в пух и, оставив привратнице вместо денег смокинг, переехал в маленький отель на улице Мутон-Дюверне. Альфред был и там. Жилец на плохом счету. За комнату не платит. Требует в долг вино. Отель отвратительный. Его комната стоит всего три франка в сутки. Этому портному можно дать вполне определенный ответ.
Тогда господин Раймонд Ней не выдержал:
— Что портной? При чем тут портной? Я пострадал! Я — Раймонд Ней! Он каждый день
Но вместо отсутствующего обманщика господин Раймонд накинулся на телефон, как будто в его намерения входило раздавить именно его:
— Гобелен, семнадцать ноль два. Это банкирская контора господина Жюни? Говорит Раймонд Ней. Вы помните, я как-то справлялся у вас об акциях «Эверс»? Да, да. Еще в ноябре. Вы помните? Вы обещали разузнать. Да, да, русские. Нет, это нефть. Вы говорите большевики? Нет, англичане. Я ошибаюсь? Вы говорите, что я ошибаюсь? Ничего не стоят? Ничего?
Кинув трубку, господин Раймонд Ней тупо оглядел пустой кабинет. Только несгораемый шкаф его не предал. И оскорбленные жиры нежно прильнули к возлюбленному шкафу.
Через некоторое время в кабинет постучался Гастон. Проблеск надежды: вдруг бриллиант? Но провалившийся нос был мрачен. Высунув язык, он обшарил всю квартиру ювелира: камешка не было.
— Ищите! Ищите всю ночь! Найдите его! Вы должны его найти! Я дам вам сто тысяч франков, если вы его найдете. Больше…
Блестящая мысль мгновенно озарила утомленные жиры.
— Я знаю, что ваша бедная супруга страдает раком. Я знаю, что она умрет не позже чем через год. Так мне сказал доктор. Вы останетесь с двумя дочками на руках. Найдите бриллиант, и я отдам вам Габриель. Она слепая, но она любит детей. И потом, вы тогда станете моим компаньоном. А после моей смерти вы получите вот это.
И господин Раймонд Ней ласково потрепал стенку шкафа.
— Но ведь у m-lle Габриель есть жених?..
— Он не жених! Он жулик! Он прохвост! Он… «азербайджан»!
Глава 24
БАНК СОРВАН
Халыбьев шел к невесте в самом безмятежном состоянии духа. Правда, у него последнее время были кое-какие неприятности. На следующий день после кутежа с Марго произошла маленькая катастрофа. Это было в казино «Мартини». Остатки прежних богатств, а именно: три тысячи франков — были проиграны в течение одного часа. Последняя надежда мелькнула, когда Халыбьев держал банк. В банке скопилось свыше двух тысяч. Но какой-то нахальный перс докупил карту, усмехнулся и спокойно засунул две тысячи в жилетный карман.
Комната в отеле «Мутон-Дюверне» не отличалась удобствами. Пожалуй, она ничем не была лучше знаменитого номера в феодосийской гостинице «Крым». Даже гарсон Луи характером напоминал скупого Аристарха. Даже клопы кусали его. Эти твари не признавали государственных границ. Но все же Халыбьев отнюдь не падал духом. Ведь тогда в Феодосии ему приходилось сочинять какие-то бумажки, выслушивать оскорбления наглого дипломата. А теперь перспективы были самыми радужными. На семнадцатое назначено бракосочетание. Конечно, слепая становится с каждым днем все более жуткой. Она теперь вовсе перестала разговаривать с Халыбьевым. Она просто онемела, как будто ей мало одной слепоты. Но это вздор. На это не стоит обращать внимания. Вот только бы справить свадьбу, а после… Первым делом, деньгами или хитростью, но он должен заманить ту брюнетку, кузину слепой. Он не успокоится, пока
Со столь игривыми мыслями вошел Халыбьев в квартиру Нея. Его впустил сам глава семьи. Загородив своей массой дверь, которая вела в комнату Габриель, господин Раймонд Ней глухо рявкнул:
— Мне нужно с вами побеседовать, и наедине.
Халыбьев улыбнулся: удивительно кстати. Там я у него и попрошу тысчонку.
Беседа не была длительной. Говорил только господин Раймонд Ней. Халыбьев молчал. Нет, он не просил у господина Раймонда Нея денег взаймы. Его апломб сразу исчез. Он был до чрезвычайности жалок. Эта беседа никак не походила на триумф первой встречи. Работа четырех месяцев пропала даром. Услыхав слова «улица Мутон-Дюверне», «справка», «акции», Халыбьев начал пристально вглядываться в дверь. Он был достаточно умен, чтобы не возражать. К чему театральные сцены? Надо убираться восвояси. Но что же? Неужели снова холодная комната в отеле, а вместо Марго из «Гаверни» горький сон натощак, под сальной периной, прерываемый атаками насекомых? Несчастный Халыбьев, смирись! Ты продулся, продулся вконец. Всякий мелкий сыщик, щенок в каскетке, и тот Крез по сравнению с тобой.
И Халыбьев наконец заговорил. Его голос рыдал. Это было подлинное отчаяние.
— Великодушный господин Ней, я виноват перед вами. Я не оправдываюсь. Я прошу об одном: о снисхождении! Пожалейте меня! Я низко пал. Я очень несчастен. Когда-то, у себя на родине, я был честным человеком. У меня был банк. Вся Москва верила мне. Все говорили: «Ну, раз Халыбьев обещал, можете быть спокойным». Меня ограбили большевики. Они отняли у меня все. Даже портрет моей покойной матушки. Вы видите — я плачу, вспоминая об этом дне…
Действительно, глаза Халыбьева вспотели. Таких высот не достигал ни один трагик мира. Но жиры господина Нея были непоколебимы. Он пробурчал:
— Большевики, конечно, бандиты, но вы тоже большевик.
— Нет, господин Ней, вы вправе всячески оскорблять меня. Вы можете сказать, что я обманщик, что я шарлатан. Но вы не должны меня называть большевиком. Я боролся, я боролся насмерть с этими разбойниками. Я своими руками уложил трех большевиков. Я был ранен в ногу. Если бы не милосердная Франция, я бы погиб. Господин Ней, войдите в мое положение. Я на чужбине. Я беженец. До сегодняшнего дня я не решался признаться вам, что я нищ. Я боялся вашего презрения. Представьте на минуту себя в моем положении. На одну только минуту представьте, что здесь происходит революция, что коммунисты у вас все отбирают…
Господин Раймонд Ней в негодовании прервал его:
— Нет, здесь этого никогда не может быть! Нет, у нас есть полиция! У нас много полиции!
Он заслонял собой любимый шкаф от ужасных призраков. А Халыбьев продолжал:
— У нас было мало полиции. У нас полиция не сумела защитить порядочных людей. Я потерял все. Завтра я должен буду пойти мыть стекла или чистить на улице сапоги. Сжальтесь надо мной, дорогой господин Ней! Небольшое пособие! Я прошу у вас немного. Всего одну тысячу франков. С этими деньгами я смогу начать маленькое предприятие. Я стану на ноги. А когда в России кончится наконец эта злодейская революция, я верну вам мой долг, я верну его вам сторицей. Я подпишу сейчас же вексель на сто тысяч франков. Ваша доброта не останется без награды.