Жизнь и мечты Ивана Моторихина
Шрифт:
* * *
– Вы видите перед собой, товарищи, четыре времени года. Это весна. А вот зима... А это осень... С помощью чучел и декораций - обратите внимание - представлена характерная фауна и флора нашего края... Что ты, мальчик, спрашиваешь? Сами, сами делали. Все сами. И чучела, и декорации сами.
Учительница биологии в Дорогом - бывалая тетка. В охотничьих сапогах, в прожженном ватнике, лицо коричневое, а когда морщинки у глаз расправляются, видны незагорелые полоски. От ватника пахнет костром, лесом.
– Однажды к нам прилетела ласточка из Африки, из Южной. Как узнали? Очень просто - по кольцу.
Иван тихонько погладил шершавую кость. То же сделали другие.
– Этот каменный топор - эпохи неолита. Наша экспедиция нашла его в Сухове. А вот рыболовные крючки десятого, одиннадцатого веков... Обратите внимание, в наших водоемах водилась тогда необычайно крупная рыба!
– Да-а, - протянул кто-то рядом с Иваном, - рыбеха будь-будь!
Иван обернулся и даже вздрогнул от радости: рядом с ним стоял Коля-депутат, фалалеевский шофер.
– Коля!
– Никак Ванька моторихинский!
Коля молодой, прошлой осенью из армии. Коля культурно ходит - на работе всегда при галстуке. Машина у него самая большая - "Колхида". А почему "депутат"? Вот почему.
Однажды Коля зашел по делу в кабинет к председателю колхоза, Павлу Терентьичу. А того куда-то вызвали. Вот заходит Коля в кабинет и садится за Павла Терентьича стол. Мальчишество, конечно, но все же интересно, как это председатели за столом сидят. Оказалось, ничего особенного - как дома за обедом, так и тут. Только это наш шофер развалился на стуле - стук в дверь. Хотел Коля вскочить, да не успел. Дверь открывается - входит бабка. Бабка эта подходит к столу и говорит: "Мил человек, помоги. Который день прошу бригадира дрова подвезти из лесу - не дает лошадь, окаянный! Одна я осталась, сыновья на фронте погибли!.." Коля вскочил, успокаивает бабку: "Мамаша, не волнуйтесь, мне это пара пустяков!" Коля-то решил, она к нему персонально, как к шоферу, обращается. Итак, выводит Коля свою бабку на крыльцо, сажает в "Колхиду", едет с нею на указанное место, грузит дрова, привозит к дому, складывает, между делом чинит электроприборы, еще что-то по мелочам. Бабка шустрит, смеется, ставит на стол что бог послал...
А через несколько дней у председателя депутатский прием. Сидит Павел Терентьич в своем кабинете, ждет посетителей. Слышно, как муха летает, а посетителей не слышно. Павел Терентьич выходит в коридор - видит, сидят старухи. "Мамаши, - приглашает Павел Терентьич, - кто крайняя - прошу!" Старухи сначала молчат, но вот одна, самая вежливая, говорит так:
"Ты, батюшка, сиди работай, мы тебе мешать не будем, мы молодого депутата ждем".
– "Какого еще молодого?" - удивляется Павел Терентьич. "А такого, с машиной. Большая машина! "Страхида"!" - "Постой!
– говорит Павел Терентьич.
– Ничего не понимаю. Какая "Страхида"?"
И тогда рассказывают Павлу Терентьичу про некую бабку Матрену, которой давеча молодой депутат дрова привез на своей "Страхиде"... "На "Колхиде"?!" - догадался Павел Терентьич. "На ей, на ей!" - закивали старухи радостно.
К вечеру про Колю-депутата знало все село. Коля на прозвище
* * *
...И вот сейчас Коля-депутат стоит рядом с Иваном Моторихиным в Дороговском музее и дивится на древние рыболовные крючки.
– Слушай, а рыба-то в древности глупая была...
– Почему?
– спросил чернявый парень, Колин корешок, тоже фалалеевский, имя его Иван забыл...
– Как почему? На такой здоровый крюк только дура и клюнет!
Ивану приятно рядом с Колей. Свой! Наконец-то - свой! Приятно вдыхать запах его старенькой кожанки, смотреть, как откидывает он со лба вьющуюся соломенную прядь, слушать, как свободно ведет разговор.
В последней комнате музея на столе лежала большая амбарная книга "Для отзывов и впечатлений".
Коля сел за стол, раскрыл книгу на чистой странице, расправил ее широкой ладонью, оглядел перо, нет ли грязи на нем, и написал четким высоким почерком: "Сегодня мы посетили Дороговский музей, о котором раньше не могли и подумать. Это просто мысль, экзотика и даже больше. Шофер..."
Коля расписался. Передал ручку чернявому. Тот вывел жирно: "Крановщик..." Подпись была, как у Коли, неразборчива. Коля сказал:
– Давай, Моторихин.
Иван взял ручку. Написал имя, фамилию. От последней буквы пустил завиток вниз.
– Напиши, кто ты есть, - сказал Коля, - ученик такого-то класса.
Иван вздохнул про себя. Написал: "Ученик седьмого класса".
Ниже всех подписей Коля-депутат вывел аккуратно: "Жители села Фалалеево". Ну, а за это Иван готов был Колю расцеловать.
– Эй!
– крикнули за стеной.
– Айда волчат смотреть!
– Волчат! Волчат смотреть!..
Через окно Иван увидел, как, прыгая через несколько ступенек, бегут во двор ступинские ребятишки, как торопятся за ними взрослые.
– Айда и мы!
– позвал Иван.
Коля-депутат шел через двор широким неторопливым шагом. Иван пошел так же. И почувствовал себя внезапно таким счастливым - да-да!
– несмотря ни на что, счастливым! И решил: "Буду всегда так ходить".
На краю двора у дощатого сарая толпились ребятишки и взрослые. У боковой стены двое мужиков ладили большую клетку.
Вежливо раздвигая народ локтями, Коля-депутат пробился к самой двери. Спутники - за ним. Проем двери - от земли и по грудь Ивану - был забит досками. Верхом на загородке сидел мальчишка, Иванов ровесник, лохматый, с нахальными туманными глазами.
– Не пихайсь! Не ори!
– Мальчишка обращался к толпе так, словно перед ним был один, но ужасно беспокойный человек.
– Животным действуешь на нервы! Они у меня пугливые!
Иван протиснулся между Колей и крановщиком к самой загородке и, выпростав голову, раньше чем увидел что-либо, почуял: ой, тошнехонько! И нос зажал. А Коля-депутат сказал над ним непонятное слово, наверно заграничное, служил-то он в ГДР, научился там.
– Амбре-е!
– сказал Коля-депутат.
В глубине сарая, тесно прижавшись друг к другу, на коротких и кривоватых лапах стояли два широколобых, широкогрудых щенка. Они в упор смотрели на Ивана. Рыжеватая их шерсть золотисто поблескивала в сумраке сарая. На полу валялось что-то страшное, черное, в красных пятнах. Баранья голова, что ли. А пол-то, пол...