Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца
Шрифт:
Плавать с ним порой бывало страшно.
Дыбин, казалось, все делал для того, чтобы поставить свою шлюпку в наиболее опасное положение. Со стороны можно было подумать, что он просто испытывает судьбу.
Так его и понимали старые матросы Макаров и Михаила Шкаев, обычно ходившие вместе с ними на шлюпке.
Они нередко предупреждали его:
— Поосторожнее бы, господин мичман.
Но для Васи это было не испытание судьбы, не безрассудная бравада, а желание выучиться побеждать море, закалить морской дух,
То взлетая со шлюпкой на гребни огромных водяных валов, то срываясь между ними, Вася с восторгом смотрел на своего храброго друга, почти такого же мальчика, как и он, на его вдохновенное лицо, освещенное горящим взглядом.
В одну из таких долгих морских прогулок, когда шлюпка, в которой сидели Дыбин, Вася и оба матроса — Шкаев и Макаров, была на траверзе мыса Крюсерорт, впереди нее в волнах мелькнул парус.
— Откуда тут наши? — крикнул Вася Дыбину, стараясь пересилить шум волн.
Оба матроса молча и долго глядели вдаль своими зоркими, как у птиц, глазами.
— Не наша, — сказал Шкаев.
— Не наши, господин мичман,— повторил за ним Макаров. Дыбин, сидевший за рулем, вскочил на ноги. Лицо его оживилось.
— Не наши! — крикнул он тоже. — Не наши, Головнин! Шведы! Они хотят прорвать блокаду. На абордаж их возьмем. Вперед!
И Дыбин направил шлюпку наперерез парусу, который то прятался за встававшей впереди волной, то поднимался на гребень вала и сверкал на солнце.
То была погоня, от которой у Васи замирало сердце больше, чем в ту страшную минуту, когда он опускался в горящий трюм.
Вася громко кричал, сам того не замечая.
Матросы держали крючья. Дыбин молча, стиснув зубы, управлял шлюпкой. Вот когда его ловкость управлять парусами и его морская отвага, пугавшая нередко даже старых матросов, послужили ему. Ни одно самое малое движение ветра не пропадало даром. Каждая волна словно впрягалась в шлюпку и гнала ее вперед, наперерез врагу. Все ближе становился вражеский парус, как ни старался он ускользнуть.
Резким движением руля Дыбин направил свою шлюпку носом прямо в борт вражеского судна. Но швед успел отвернуть, и шлюпки столкнулись бортами.
— Сдавайся! — крикнул Дыбин.
Точно крылья приподняли его в воздух. Одним прыжком очутился он во вражеской шлюпке, и в то самое мгновение Васе показалось, будто на ветру сильно щелкнул парус.
Но то был пистолетный выстрел. Вася увидел голубой дымок, кружившийся над головой шведского офицера. Тот держал в руке пистолет. Вася бросился на офицера, навалившись на него всем телом. Матрос Шкаев, прыгнувший вслед за Васей, схватил офицера за руки. Другие шведы — два огромных матроса с голубыми глазами — сидели у мачты, бросив свои тесаки.
Шлюпку швыряло с волны на волну.
Борьба была кончена. Но отважный мичман лежал на дне вражеской шлюпки у самой корны, и кровь
Вася бросился к своему другу и поднял его голову. Лицо Дыбина было смертельно бледно, но он еще дышал.
Пленных шведов перевели в русскую шлюпку. Матросы и Вася перенесли туда же Дыбина и положили у кормовой скамейки.
Шлюпка легла на обратный курс Пленные шведы молчали.
— Вы кто? — спросил Вася у офицера по-шведски. Он знал немного этот язык.
— Лейтенант королевского шведского флота, — отвечал офицер.
— Куда вы шли?
— Никуда, так, катался. Я люблю свежую погоду.
— Неправда, — сказал Вася. — Известно, что вы терпите нужду в порохе и провианте.
— Я этого не слышал, — отвечал швед, угрюмо косясь на юного гардемарина и на бледное лицо русского мичмана, так отважно кинувшегося навстречу его пуле.
— Не хочет говорить, — сказал Вася матросам по-русски.
— Поначалу они всегда так, — заметил Макаров, — а после развяжут языки.
— Развяжут, — подтвердил Шкаев, — только вот мичмана нашего жалко. Рано такому молодому помирать.
И старые матросы вздохнули. Дыбин был все еще без сознания.
На корабле пленных приняли, к удивлению Васи, весьма равнодушно.
Не только пленных, но и перебежчиков-шведов было уже много на русских кораблях. Лазутчики доносили, что шведы терпят голод и грабят рыбаков: отбирают у них рыбу, выбирая ее прямо из сетей.
Капитан Тревенин, выслушав рапорт Головнина, похвалил отвагу и храбрость мичмана Дыбина и приказал врачу привести его в сознание.
Но врач лишь развел руками.
— Рана очень опасна, Александр Иванович, — сказал он тихо капитану. — Прямо в грудь. Пуля не вышла наружу.
— Ах, юноша! — вздохнул капитан и с грустью, по-стариковски покачал головой.
Вася со слезами на глазах провожал своего друга в лазарет.
То были уже последние дни блокады. От рыбаков и лазутчиков были получены сведения, что изголодавшиеся шведы решились прорвать русскую блокаду и уйти, чего бы это им ни стоило. Враг только ждал попутного ветра, и 2 июня, когда поднялся довольно сильный норд-ост, шведские корабли стали одни за другим выходить из гавани.
Русские суда, маневрируя, пошли на сближение с ними и первые открыли огонь. Суда русских эскадр были расположены таким образом, что каждый неприятельский корабль, рискнувший пройти между ними, подвергся бы обстрелу с обоих бортов.
Пространство же между мысом Крюсерорт и банкой Сальвором было занято особой эскадрой, состоявшей из кораблей «Святой Петр», «Всеслав», «Принц Густав», «Не тронь меня», «Пантелеймон» и бомбового судна «Победитель».
Можно было предполагать, что шведы попытаются прорваться через банку, надеясь на свое лоцманское искусство.