Жизнь и приключения артистов БДТ
Шрифт:
У космического павильона, оказавшись рядом с Нателлой Товстоноговой, которая знала о нашей жизни если не все, то очень многое, я обратил к ней сверлящий меня вопрос: кто же из доброхотов догадался рекомендовать меня и Стржельчика в список доблестного антисионистского комитета?
— По-моему, мы никаких поводов не давали, — сказал я.
— Это не в театре придумали, — уверенно сказала Нателла и, конспиративно оглянувшись, добавила: — Но говорить об этом никому не надо.
— Но вы-то знаете, — сказал я.
— Знаю, —
— Хорошо, — сказал я, — но они-то молчать не будут.
— Будут, — убежденно сказала Нателла. — Вот если бы вы согласились, они стали бы говорить.
Это было логично. Недаром Гога советовался с сестрой.
— Может быть, — сказал я, — но, черт побери, до сих пор противно!..
— Не чертыхайся, — сказала Нателла. — И выбрось это из головы…
Я, конечно, понимал, что в великом театре Уолта Диснея о таких вещах лучше не думать, что здесь и сейчас надо попробовать отключаться от глупостей, но впасть в детство мне никак не удавалось.
У горных каньонов меня взял под руку Рома Белобородов. Оказалось, что и он осведомлен об отказе и советует мне по возвращении на родину вместо антисионистского комитета вступить в Коммунистическую партию.
— Сейчас — самое время, — сказал Рома, а веселый Микки Маус, оказавшись тут как тут, поочередно пожал наши руки. Можно было подумать, что он поздравляет меня с новым заманчивым предложением.
— Почему сейчас? — спросил я.
— Потому что пришла новая разнарядка и нас просят принять десять призывников. — Теперь с нами здоровался улыбчивый заяц, и его манеры были безупречны. — Все легко пройдут, а вы — тем более…
Роман был спокойным человеком и никогда не повышал голоса. Молодой, профессионально подготовленный, он был уверен в себе и по-настоящему перспективен. Рано или поздно он мог стать даже директором, если бы кадровики закрыли глаза на его пятую графу.
— Вы ведь не ребенок, — сказал Роман, и я вынужден был с ним согласиться. — Вы должны понять, что это расширит ваши перспективы, особенно — режиссерские… Посмотрите на Кирилла Юрьевича. Разве ему как актеру мешает то, что он — член партии, а теперь и член ЦК?.. Нет, не мешает. А помогает это ему?.. Думаю, да. Вот и вам это никак не сможет помешать, а, наоборот, поможет…
— Спасибо, Рома, — сказал я, — может быть, вы и правы. Знаете, когда был жив Ефим Захарыч Копелян, он соседствовал в гримерке с Лавровым. И вот однажды они сидят друг к другу спиной, а в зеркалах им видны лица друг друга. Копелян смотрел, смотрел и вдруг говорит: «Да, Кира, мне бы твой нос, я бы такую карьеру сделал!..» Мне это Зина Шарко рассказывала… Не уверен, что смогу пригодиться…
— Сможете, Владимир Эммануилович, — сказал Роман. — Сейчас нужны именно такие люди, как вы. И если вы вступите в партию,
— Рома, — сказал я, — неужели вы говорите серьезно?
— Какая разница, Владимир Эммануилович, серьезно я говорю или нет? Отнеситесь к этому философски…
Тут я заметил переводчицу Рику и предложил ей прокатиться со мной по «Замку призраков». Русского языка она почти не знала, но была так молода и хороша собой, что мне показались смешны американские страшилки, и мы с Рикой принялись хохотать, скользя на двухместной вагонетке мимо разверзающихся могил, плящущих скелетов и отрезанных женских голов.
Очевидно, не я один так устроен: чужие ужастики просто смешат нас, а свои призраки до ужаса страшны…
10
Чтобы отвлечь Гогу от черных мыслей и скрасить тоскливое ожидание, Ешитери организовал Мэтру несколько платных лекций о театре в Нагое, Осаке и где-то еще. С одной стороны, все знали, что Мастер откладывает деньги на «мерседес», а с другой — кто лучше него может объяснить японцам, что такое метод Станиславского?..
Гога вернулся в Токио, несколько повеселев, и во время концерта в газете «Асахи» я рискнул провести с ним первый диалог, неукоснительно следуя наставлениям старших товарищей.
— Георгий Александрович, — заинтересованно спросил я, — как прошли ваши выступления?
— Хорошо, Володя, — откликнулся он, — но очень устал: душно, влажно…
— Вы рассказывали им про систему Станиславского? — продолжал интервьюировать я, готовя признание о своем интервью «Советской России».
— По-разному, — сказал он, — я не люблю говорить одно и то же. Где о системе, а где о нашем театре…
— А о «природе чувств» вы рассказываете? Я недавно перечитал вашу статью.
Мне всегда казалось, что литературные «негры» и научные редакторы ужасно сушат Гогину речь, темнят язык, и его статьи и книги не идут в сравнение с любой репетицией, где он всегда выступает живо и выразительно, но этого говорить было нельзя.
— Вам нравится? — серьезно спросил Гога, и Р., не погрешив против совести, серьезно ответил:
— Да, «природа чувств» — самая больная тема сегодня.
— Вы правы, — сказал он.
— Это вы правы, — искренне сказал я и круто сменил галс. — Вы, наверное, не обратили внимания до отъезда… Дело в том, что ко мне приходили за интервью из «Советской России»…
Мгновенно изменившись, Гога страстно перебил:
— Я бы не стал им давать!
— Да, Георгий Александрович, — подхватил Р., словно именно это имел в виду, — я тоже удивился, чего это они?.. А потом подумал: может быть, после выступления «Правды» они как бы заходят с фланга, чтобы наладить отношения? Идут на попятный, а непосредственно к вам подойти боятся…