Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы I-XXVI)
Шрифт:
– Вы подслушивали у дверей, негодяй вы этакий!
– сказал незнакомец.
Но мистер Пексниф пренебрег им, как, вероятно, Георгий Победоносец пренебрег драконом, когда это чудовище находилось при последнем издыхании; не удостоив его ответом, он сказал:
– Где миссис Льюпин, хотел бы я знать? Неужели этой доброй женщине неизвестно, что здесь находится человек, который...
– Постойте!
– воскликнул джентльмен.
– Одну минуту! А если ей известно? Что тогда?
– Что тогда?
– воскликнул мистер Пексниф.
– Что тогда? Знаете ли вы, сэр, что я друг и родственник
– Но все-таки не муж его племянницы, - прервал незнакомец, - это уж наверняка, потому что он побывал здесь раньше вас.
– То есть как это?
– удивленно и негодующе вопросил мистер Пексниф. Что вы мне рассказываете, сэр?
– Одну микутку!
– воскликнул тот.
– Может быть, вы кузен? Тот, что живет в здешних местах?
– Да, я кузен, который живет в здешних местах, - отвечал достойный человек.
– Ваша фамилия Пексниф?
– спросил незнакомец.
– Да, это моя фамилия.
– Честь имею представиться и прошу вашего прощения, сэр, - сказал незнакомец, дотрагиваясь до шляпы, а затем ныряя под шейный платок в поисках воротничка, который, однако, ему не удалось извлечь на поверхность.
– Вы видите перед собой человека, который тоже интересуется тем джентльменом, что наверху. Одну минуту.
Сказав это, он приставил палец к кончику своего римского носа, в знак того, что собирается посвятить мистера Пекснифа в какую-то тайну, потом, сняв шляпу, начал рыться в тулье, где было много измятых бумажонок и каких-то мелких клочков, похожих на сигарные обертки, и, наконец, выбрал среди них конверт от старого письма, порядком засаленный и насквозь пропахший табаком.
– Прочтите вот это, - сказал он, подавая конверт мистеру Пекснифу.
– Адресовано эсквайру Чиви Слайму, - возразил Пексниф.
– Я думаю, вы знаете эсквайра Чиви Слайма?
– спросил незнакомец.
Мистер Пексниф пожал плечами, как бы говоря:
"Я знаю, что есть такое лицо, - к моему величайшему прискорбию".
– Очень хорошо, - заметил джентльмен.
– Это и привело меня сюда, это меня и интересует.
– Тут он опять нырнул за воротничком и вытащил какую-то веревочку.
– Весьма огорчительно, друг мой, - сказал мистер Пексниф, покачивая головой и безмятежно улыбаясь, - весьма огорчительно, но я вынужден сказать вам, что вы не то лицо, за которое себя выдаете. Я знаю мистера Слайма, друг мой, и, право, зря вы это, совсем ни к чему: самая лучшая политика честность.
– Постойте!
– воскликнул джентльмен, простирая вперед руку в таком узком и тесном рукаве, что она походила на суконную колбасу.
– Одну минуту!
Он замолчал и, не теряя времени, расположился поудобнее перед огнем, став к нему спиной. Затем, забрав полы венгерки в левую руку и поглаживая усы большим н указательным пальцами правой, руки, продолжал:
– Я понимаю вашу ошибку и не обижаюсь. Почему? Потому что она мне льстит. Вы полагаете, что я выдаю себя за Чиви Слайма. Сэр, если есть на свете человек, на которого лестно и почетно быть похожим всякому джентльмену, то этот человек мой друг Слайм. Потому что это самый великодушный, самый независимый, самый оригинальный, самый образованный, самый даровитый,
– Я судил на основании этого, - сказал мистер Пексниф, протягивая ему конверт.
– Не сомневаюсь, - отвечал джентльмен.
– Видите ли, мистер Пексниф, все дело здесь в особенностях, свойственных гению. У всякого истинного гения свои особенности. Сэр, особенность моего друга Слайма в том, что он всегда ко всему готов и пребывает в ожидании. Пребывать в ожидании - свойственно ему, сэр. Он и сейчас пребывает в ожидании, тут, за дверью. Вот это и есть, - заключил незнакомец, потрясая указательным пальцем у себя перед носом, расставляя ноги пошире и в то же время не сводя внимательного взгляда с мистера Пекснифа, - это и есть самая замечательная и любопытная черта характера мистера Слайма; и когда будут описывать жизнь мистера Слайма, биографу придется как следует развить эту черту, иначе общество будет разочаровано. Заметьте, общество будет разочаровано. Мистер Пексниф кашлянул.
– Биограф Слайма, сэр, кто бы он ни был, - продолжал джентльмен, должен обратиться ко мне или, если я удалюсь в этот самый, как его, откуда нет возврата, пускай адресуется к моим душеприказчикам за разрешением порыться в моих бумагах. Этой слабой рукой я сделал кое-какие записи о некоторых делах мистера Слайма - моего названого брата, - они изумят вас, сэр. Не далее как пятнадцатого числа прошлого месяца, не будучи в состоянии уплатить по маленькому счету, он употребил одно выражение, сэр, которое было бы вполне уместно в воззваниях Наполеона Бонапарта к французской армии.
– А скажите, пожалуйста, - спросил мистер Пексниф, видимо чувствуя себя не совсем ловко, - какие, смею спросить, у мистера Слайма могут быть здесь дела? Хотя, ради моей репутации, мне бы не следовало интересоваться его делами.
– Во-первых, - отвечал джентльмен, - разрешите мне сказать, что я против этого замечания и отвергаю его безусловно, отвергаю с негодованием, от лица моего друга Слайма. Во-вторых, позвольте представиться. Моя фамилия - Тигг. Имя Монтегю Тигг, быть может, знакомо вам, сэр. в связи со славными событиями испанской войны? *
Мистер - Пексниф нерешительно покачал головой.
– Не беда, - сказал джентльмен.
– Это был мой отец. и я ношу его имя. И потому я горд, горд, как Люцифер. Извините меня, одну минуту. Мне хотелось бы, чтобы мой друг Слайм присутствовал при окончании нашей беседы.
Сделав это заявление, он побежал к выходу и в самом скором времени вернулся с приятелем, несколько пониже его ростом, облаченным в синий камлотовый плащ на полинялой красной подкладке. От долгого ожидания на холоде его резкие черты сильно заострились и осунулись, растрепанные рыжие бакенбарды и нечесаные волосы взлохматились еще больше, - словом, неказистого и неряшливого в нем было гораздо больше, чем шекспировского или мильтоновского.