Жизнь и приключения Николаса Никльби
Шрифт:
Бешенство, изумление, негодование захлестнули сердце слушателя, когда перед ним раскрылся заговор. Едва успел он уразуметь, в чем дело, как, дрожа всем телом и с землисто-серым лицом, выбежал из комнаты.
— Держите его! — закричал Ньюмен, бросившись вдогонку. — Он выкинет что-нибудь отчаянное! Он убьет кого-нибудь! Эй! Держи его! Держи вора, держи вора!
Глава LII,
Николас отчаивается спасти Маделайн Брэй, но вновь обретает мужество и решает сделать попытку. Сведения о делах семейных Кенуигсов
Видя, что Ньюмен решил во что бы то ни стало остановить его, и опасаясь, что какой-нибудь благонамеренный прохожий, привлеченный криком: «Держи вора!», немедленно схватит его и тогда ему не так-то легко будет выпутаться из этого неприятного положения, Николас вскоре замедлил шаги и позволил Ньюмену Ногсу присоединиться к нему; тот это сделал, задыхаясь так, что казалось, еще минута — и он не выдержит.
— Я иду прямо к Брэю! — сказал Николас. — Я увижу этого человека. Если осталось у него в груди хоть какое-нибудь человеческое чувство, хоть искра любви к родной дочери, не имеющей ни матери, ни друзей, я эту искру раздую!
— Не раздуете, — возразил Ньюмен. — Право же, не раздуете.
— В таком случае, — сказал Николас, шагая вперед, — я последую первому своему побуждению и пойду прямо к Ральфу Никльби.
— К тому времени, когда вы туда доберетесь, он будет в постели, — сказал Ньюмен.
— Я его оттуда вытащу! — крикнул Николас.
— Ну-ну! — сказал Ногс. — Опомнитесь.
— Вы лучший из друзей, Ньюмен, — помолчав, начал Николас и с этими словами взял его за руку. — Много испытаний выпало на мою долю, и я не терял голову, но с этим испытанием связано несчастье другого человека — такое несчастье, что я прихожу в отчаяние и не знаю, как быть!
Действительно, положение казалось безнадежным. Немыслимо было извлечь какую-нибудь пользу из тех сведений, какие почерпнул Ньюмен Ногс, когда прятался в шкафу. Самый факт соглашения между Ральфом Никльби и Грайдом не мог служить законным препятствием к браку и не заставил бы возражать против него Брэя, который если и не знал точно о существовании какого-то договора, то несомненно подозревал об этом. Упоминание о мошенничестве, жертвой которого должна была стать Маделайн, было сделано Артуром Грайдом в достаточной мере туманно, а в передаче Ньюмена Ногса, окутанного вдобавок парами из «карманного пистолета», оно стало совсем невразумительным.
— Я не вижу ни проблеска надежды, — сказал Николас.
— Тем больше оснований сохранять хладнокровие, рассудок, сообразительность, — сказал Ньюмен, делая паузу после каждого слова, чтобы с тревогой заглянуть в лицо друга. — Где братья?
— Уехали по неотложным делам и вернутся не раньше чем через неделю.
— Нельзя ли дать им знать? Сделать так, чтобы один из них был здесь завтра к вечеру?
— Невозможно! — сказал Николас. — Нас разделяет море. При самом попутном ветре, какой только может быть, потребовалось бы три дня и три ночи, чтобы съездить туда и вернуться.
— А их племянник? — спросил Ньюмен. — Их старый клерк?
— Могут ли они сделать больше, чем я? — возразил Николас. — Что касается их обоих, мне предписано хранить полное молчание об этом предмете. Какое право имею я обмануть
— Подумайте, — понукал Ньюмен. — Нет ли какого-нибудь средства?
— Нет, — в глубоком унынии сказал Николас. — Никакого. Отец настаивает, дочь соглашается. Эти дьяволы держат ее в своих сетях; на их стороне закон, сила, власть, деньги, положение. Могу ли я надеяться спасти ее?
— Надейтесь до конца! — воскликнул Ньюмен, похлопав его по спине. — Всегда надейтесь, мой мальчик! Никогда не переставайте надеяться! Вы меня слышите, Ник? Испробуйте все. Это кое-что значит — увериться в том, что вы сделали все возможное. Но главное — не переставайте надеяться, иначе нет никакого смысла делать что бы то ни было. Надейтесь, надейтесь до конца!
Николас нуждался в ободрении. Внезапность, с какой открылись ему планы обоих ростовщиков, короткий срок, оставшийся ему, чтобы им помешать, вероятность, почти граничившая с уверенностью, что через несколько часов Маделайн станет для него навеки недосягаемой, будет обречена на невыразимые страдания и, быть может, на безвременную смерть, — все это совершенно оглушило и ошеломило его. Все надежды, связанные с нею, какие он позволял себе лелеять или питал бессознательно, казалось, лежали у его ног, увядшие и мертвые. Все обаятельные ее черты, какие хранила его память или воображение, представлялись ему, и это только усиливало его тревогу, и отчаяние его становилось еще более горьким. Глубокое сострадание, вызванное ее беспомощностью, и восхищение ее героизмом и стойкостью разжигали негодование, сотрясавшее его тело и переполнявшее сердце, готовое разорваться.
Но если сердце Николаса было для него бременем, то сердце Ньюмена пришло ему на помощь. Столько настойчивости было в его уговорах и столько искренности и горячности в его манерах, как всегда странных и нелепых, что Николас обрел новые силы; некоторое время он шел молча и, наконец, сказал:
— Вы дали мне хороший урок, Ньюмен, и я им воспользуюсь. Один шаг я во всяком случае могу сделать, нет, должен сделать. И этим я займусь завтра.
— Какой шаг? — пытливо спросил Ногс. — Пригрозить Ральфу? Увидеть отца?
— Увидеть дочь, Ньюмен, — ответил Николас. — Сделать то, больше чего не мог бы сделать брат, если бы он у нее был, если бы небо его послало. Привести ей доводы против этого отвратительного союза, нарисовать ей те ужасы, навстречу которым она стремится, — быть может, опрометчиво и не подумав как следует. Умолять ее, чтобы она хотя бы повременила! Ведь у нее не было и нет никого, кто бы заботился о ее благе. Может быть, я еще могу повлиять на нее, хотя близится последний час и она на краю гибели!
— Мужественные слова! — отозвался Ньюмен. — Прекрасно сказано, прекрасно сказано! Очень хорошо.
— И я заявляю, — воскликнул восторженно Николас, — что, если я делаю это усилие, мною руководят не эгоистические соображения, но только жалость к ней и омерзение и отвращение к этому замыслу! Я сделал бы то же самое, если бы рядом стояли двадцать соперников и среди них я был бы последним и пользовался наименьшей благосклонностью!
— Верю, что вы бы это сделали, — сказал Ньюмен. — Но куда вы сейчас спешите?